Улица Горького, дом 43

(рисунок Наталии Маркус)

В этом доме на первом этаже в двух подъездах располагался Дом детской книги. Этот дом имел огромное значение в моей жизни.

В восьмом классе я подружилась с девочкой, которая часто ходила туда и много рассказывала об этом. Я к этому времени уже много читала, просто запоем. Читала все, что попадалось под руку, каждую свободную минуту. Куда бы ни шла, с собой всегда у меня была книга. Ухитрялась читать даже на уроках. Мама уже начала бороться с этим, стала прятать от меня книги, некоторые даже запрещала.

Мопассана она спрятала в чемодане на шкафу. Книга была толстая, потрепанная. Одна из моих теток принесла ее, показала мне и сказала, чтобы я и не думала читать — рано мне еще. Лучше бы она мне не показывала и этого не говорила — разве можно было меня этим остановить! Пришлось им прятать книгу. Днем, когда все были на работе, я без труда нашла ее. И с тех пор каждый день читала, а к вечеру убирала обратно в чемодан и садилась за уроки. Книга была старая, потрепанная, с прекрасными иллюстрациями.

На полке у нас стояли книги, штук двадцать — в основном, русская классика, а на столе у меня всегда лежала стопка книг, которые я брала у подруг. Когда я приходила к ним домой, то сразу обращала внимание на наличие книг в доме. Просила что-нибудь почитать. Очень бережно относилась к книгам. Если выдавался такой день, когда нечего было читать, мне становилось как-то тревожно. Приходилось перечитывать классику или бежать к соседям и подругам. Но не у всех были книги. Ни дня без книги — и сегодня эта потребность живет во мне.

И вдруг я узнаю про Дом детской книги! Я пришла туда вместе с той самой подругой.

Тяжелые, двойные деревянные двери с резными большими ручками. Раздевалка, как в театре, высокие потолки. Следующие двери со стеклянными вставками и сборчатыми тканями на них. За ними — читальный зал. Столики с массивными настольными лампами, огромные окна, большие красивые люстры. Тишина. Ребята сидят, читают. Возле дверей — небольшая перегородка, стойка, за которой сидит женщина, смотрит приветливо. Мы поздоровались. Подруга что-то начала говорить, а я стою, смотрю по сторонам и боюсь, что меня не запишут. Мне все ужасно нравится, особенно поражает огромное количество книг на стеллажах за спиной этой замечательной женщины — ведь она здесь главная.

Она переводит взгляд на меня:

— Как тебя зовут? Твоя подруга говорит, что ты хорошо рисуешь, а как ты учишься?

— У меня по химии три.

(Все! Меня не запишут!)

— Что, не любишь химию? Надо подтянуть. А что ты любишь читать?

— Все!

Она улыбается.

— Что хочешь сегодня почитать?

(Так меня запишут?)

— Льва Кассиля не читала? Возьми. Очень хороший писатель.

Я сижу за столом одна, читаю «Улица младшего сына». В зале тишина. Время бежит, за окнами темнеет. Я нажимаю на кнопку, и красивая лампа освещает стол и книгу. Неужели мне придется уходить из этого дома?

Подходит Мария Ароновна (так ее зовут).

— Ну как, нравится тебе? Надеюсь, ты не имеешь привычки загибать странички?

— Нет, конечно, я запоминаю.

— Молодец.

Надо идти домой, уроки не сделаны. Мы с подругой сдаем книги.

— Спасибо, а когда еще можно прийти?

— Приходи хоть каждый день, но про уроки не забывай.

Этот зимний день стал для меня большим подарком. Чувство благодарности к подруге меня переполняло. Сама она ходила туда нечасто, зато я — каждый день. Гулять с девчонками уже времени не оставалось. Надо после школы сделать уроки, пообедать — и бегом в читальный зал. Ведь там у меня лежит недочитанная книга.

Со временем определился костяк — это читатели, которые приходили, как и я, в читальный зал каждый день, как на работу. Школы были раздельными — женские и мужские, а в Доме детской книги нас всех объединяла любовь к литературе, новым впечатлениям. Мы с радостью отзывались на все мероприятия: встречи с писателями, с фронтовиками — героями страшной войны, и, вообще, с интересными людьми.

Душой наших встреч была, конечно, Мария Ароновна. Всегда приветлива, всех знала по именам, общалась с нами на равных. Иногда рассказывала нам интересные истории о писателях, книгах. К праздникам и встречам мы рисовали с нею плакаты, стенгазеты. Часто предлагала некоторым (и мне тоже) написать отзывы о прочитанных книгах, и, кто может — нарисовать иллюстрации. Все это оформлялось и выставлялось на всеобщее обозрение.

Она часто обсуждала с нами содержание прочитанных книг. Однажды спросила меня, какая книга произвела на меня наибольшее впечатление и я вдруг вспомнила о Мопассане. Мария Ароновна удивилась: «Ты читала Мопассана? Что же тебе у него понравилось?» Я сразу же выпалила: «Иллюстрации!» Она рассмеялась. Потом сказала: «Это Константин Рудаков, прекрасный художник».

Сам Лев Кассиль приезжал в наш Дом, причем довольно часто. Встречи с ним становились праздником. Я всегда радовалась ему. На него приятно было смотреть — красивый, улыбающийся, простой в обращении с людьми. Очень известный всей стране писатель, на фронте был военным корреспондентом. Но мы не тушевались перед ним — он был свой. Он прекрасно рассказывал о героях своих книг. Речь у него легкая и образная, я готова слушать до бесконечности. В то время он писал книгу о юном художнике — Коле Дмитриеве. Очень был увлечен этой работой и много рассказывал нам о нем. Герой книги не придуман. Он был талантливым художником, и такой ужасный случай оборвал его жизнь. И писатель ничего не мог изменить. Не мог придумать, чтобы Коля остался жить, потому что так было на самом деле… Кассилю, мы это видели, самому было интересно обсуждать с нами свои книги. Он предложил нам высказать свои пожелания, что бы мы хотели увидеть в этой книге. Даже привозил рукопись и давал нам почитать по несколько страниц. Я читала, и мне казалось, что это я пишу эту книгу. Я не видела рисунков Коли и предложила вставить их в книгу, как и портрет самого героя.

Была зима пятьдесят второго года. Один раз Лев Абрамович приехал в Дом книги, поговорил о чем-то с Марьей, та махнула мне и еще одному мальчику, чтобы мы подошли. Кассиль спросил, хотели бы мы увидеть подлинные работы Коли Дмитриева. «Конечно! Очень! А где?» «Я завтра вас отвезу, только предупредите родителей, чтобы не беспокоились, так как вернемся домой поздно. Мы привезем вас обоих на машине до дому».

Спать в эту ночь я не могла. На другой день, как сейчас помню, пятого декабря, мы встретились у дверей Дома. Подъехал Кассиль, мы сели в машину. За рулем сидел незнакомый мужчина (как оказалось, тоже писатель, не запомнила его имя), и мы поехали. По дороге Лев Абрамович рассказал нам, куда мы направляемся. Мы едем на юбилей, восьмидесятилетие Александра Алтаева, автора детских и исторических книг. Александр Алтаев — это мужской псевдоним писательницы Ямщиковой, который ей пришлось взять в молодости, чтобы ее книги печатали. Кассиль рассказал нам про нее по дороге, но причем тут Коля Дмитриев, было не понятно.

Ну, вот мы и приехали. Не знаю, что это было: дворец культуры или театр. Народу собралось много. Лев Абрамович повел нас в фойе. Здесь было очень красиво: диваны, картины, огромная люстра. Мы остановились у стены, где висели небольшие картины — рисунки в простых рамках со стеклом. Я сразу догадалась, что это работы Коли Дмитриева. Это была выставка его работ. Я стояла, смотрела, смотрела… Вот висят рисунки мальчика, который успел выбрать свой путь в жизни, но она так рано оборвалась. Он совсем не долго учился в художественной школе, но на него уже обратили внимание, как на одаренного художника. Каким бы он стал, если бы не ужасный случай на охоте! Ему было всего четырнадцать лет… почти, как мне. Я поняла вдруг, что у меня не будет другой возможности увидеть эти рисунки, и я хотела запомнить их.

Тут прозвенел звонок, и все направились в зал. Мне не хотелось туда идти, но Лев Абрамович повел нас. Он понял меня и мое настроение, поэтому наклонился и тихо сказал: «Идем. Там тоже будет интересно. Посмотри, сколько людей пришли поздравить эту замечательную женщину! Больше половины из них — художники и писатели».

На сцене в кресле сидела очень старая женщина, она улыбалась. Разные люди поднимались на сцену, все с цветами. Говорили, читали стихи, даже цыганский хор выступал — танцы, песни. А она сидела вся в цветах и всем улыбалась. Я вспомнила, что Кассиль рассказывал о ней в машине, какая это была необыкновенная женщина, и сколько она пережила. Написала около ста книг (я запомнила название только одной книги — «Под знаменем башмака»)! Мне почему-то стало жалко ее. Наверное, она очень устала.

По домам нас развез Лев Абрамович, как и обещал. «Ну, счастливо! Встретимся в Доме, там поговорим». Мама ждала меня.

— Ну как?

— Очень! — ответила я.

Разве могла я рассказать все, что чувствовала!

В следующий раз Льва Кассиля мы увидели только недели через две. Мария Ароновна нас расспросила, как прошел вечер. Мы ей обо всем рассказали. А когда приехал Лев Абрамович, разговор стал уже более содержательный. Ему было интересно, что мы думаем. Я говорила о рисунках Коли Дмитриева, а мой спутник — об Алтаеве-Ямщиковой. Для Кассиля эта поездка, наверное, была обычным делом, а для меня огромным событием. Я словно заглянула за перегородку, где люди живут совсем другой жизнью: пишут и издают книги, рисуют картины, ходят на выставки, на концерты, общаются с интересными людьми.

В Доме книги в следующем подъезде был зал для мероприятий с небольшим подиумом, как в театре. Там нас собирали на встречи и праздники, на Новый год с елкой. Там была отдельная библиотека. И вот пришли мы однажды на очередную встречу с Кассилем, смотрим, а он не один, с ним незнакомая женщина и девочка моего возраста. Они поднялись на подиум, и Лев Абрамович представил гостей: это были мать и сестра Коли Дмитриева. Я вижу живых героев книги!

Лев Абрамович сказал: «Сейчас я хочу показать вам книгу, о которой вы уже знаете, я много рассказывал вам о моей работе над ней. Эта книга называется „Ранний восход“. Это книга о талантливом юном художнике, о мальчике, который любил жизнь, любил живопись, любил своих родных, любил своих друзей. Первый экземпляр этой книги я хочу подарить его семье!» И он передал книгу матери Коли Дмитриева. Слезы текли по ее щекам, она не могла сказать ни слова, а Кассиль поцеловал ей руку. Все хлопали, и я тоже, со слезами на глазах. Тем временем в зале прибавилось народу, пришло много взрослых людей, многие были с цветами. Родилась новая хорошая книга. А ведь и мы имели к этому некоторое отношение.

Дома я подробно рассказала про все. Бабушка сказала: «Я рада, Наточка, что есть такой Дом книги!» А мама сказала: «Хорошо, что она успевает делать уроки и не бегает по улицам».

Прошло какое-то время, наступила весна. Кассиля что-то давно у нас не было. Марья говорила, когда я спрашивала о нем: «Наверное, очень занят, может, книгу новую пишет». И вдруг он приехал. Позвал нас с тем мальчиком в другую комнату, поговорил с нами, спросил, как у нас дела. Я сказала, что скучаем без него. Он засмеялся и говорит: «А у меня для вас подарок», и достает из портфеля три книги: «Это вам на память».

И дает нам — Марии, мне и тому мальчику — по книге «Ранний восход»:

— Ваши пожелания я постарался выполнить.

Мы были счастливы, благодарили его, а он пожал нам руки и уехал. На первой странице был портрет Коли Дмитриева, а внутри — иллюстрации с его рисунками. Я была так изумлена, что мне даже в голову не пришло попросить подписать книгу. Но я и так помню тот день и храню тот подарок. Больше я этого замечательного человека не видела. Наступило лето. Я уехала, как всегда, в пионерский лагерь. Осенью я продолжала ходить в Дом детской книги, но уже не так часто, как раньше, приходить получалось позже, и на мероприятия я не успевала. Но всегда подходила к Марии Ароновне, спрашивала о Кассиле. Она рассказывала, что он очень занят и бывает редко.

Я стала посещать Третьяковскую галерею, читать о художниках и не прекращала рисовать. Приносила свои рисунки в Дом книги и показывала их Марье. Она мне всегда была рада, некоторые рисунки просила оставить у нее. Странное чувство было у меня, когда я открывала те массивные двери, входила в наш Дом…

Теперь нет Дома детской книги, а в наших бывших залах открыты модные магазины… Но я никогда не забуду неповторимый запах книжного зала, скрип дверей, свет настольных ламп, склоненные головы читающих ребят, и светлого человека Марию — это было мое, близкое мне место, где царила Книга!

Я беру книгу в руки, ощущаю ее тяжесть, раскрываю ее — пахнет типографской краской, читаю предисловие, перелистываю страницы, смотрю иллюстрации и приступаю к знакомству с человеком, который написал ее для меня…