Чужая

Ну не мог он вернуться сейчас домой… Даже не то чтобы не мог, не хотел. Деньги на билет, в конце концов, раздобыл бы, паспорт у него никто не украл, как это бывает… просто уезжал он из городка с такой гордостью – мол, сидите тут дальше, квасьте дешевую водку, а я буду работать в Москве.

Да и работал ведь, не обманули, не на пустое место поехал, не так, как другие — лишь бы на вокзале выйти, а там тебя подхватит столичная жизнь. Нет, все продумал, устроился на склад, как и обещал ему старый дружбан-одноклассник, все у него было чётенько, должны были вскоре замначсклада назначить, программу освоил. Комнату снял на четверых с работягами, а потом, когда зарплата станет побольше, можно было бы и в отдельную. А там будет и куда девушку привести, личную жизнь наладить, а то и москвичку себе найти. Все шло хорошо. Но… как говорил один из грузчиков, любитель Барселоны и испанского языка (да-да, прикольные там ребята на складе работали), — так часто повторял фразочку, что все уже выучили: «el hombre propone, y Dios dispone», — а проще говоря, человек предполагает, а Бог… ну вы знаете. Одинаковые во всем мире пословицы-то… Опыт человеческий у всех один.

Бизнес у дружбана отжали, тот половину отдал, половину продал, и умотал куда-то к теплому морю — может в ту же Барселону. Можно было и остаться работать, но кто-то стуканул новому шефу, что он якобы «засланный человечек», вот и уволили его. Новая работа ну никак не находилась, за комнату платить стало нечем, снял он себе угол в Подмосковье и подрабатывал летом у дачников на огородах. Работу нормальную параллельно искал, но… В общем, лето закончилось, дачники уехали, а он договорился в одном из садовых товариществ и остался на зиму сторожем, чтобы никто в их домики не залез и технику не упер. На еду хватало, но тоска была, что там говорить, страшная.

Ну и как тут в сумерках не достать дешевую бутылку какого-то пойла из ларька в ближайшем поселке, не порезать зеленого лучка, не положить его на хлебушек… Не пьяница он ни разу и не был им никогда. Но иной раз увлечешься — да так, что мерещиться что-то начинается. Он честно отрабатывал: каждый вечер, когда стемнеет, обходил все участки, проверял замки на калитках, прислушивался. А в тот раз привиделось ему — в самом последнем доме на улице, как будто свет в окошке горит. Да не ярко, как от электричества, и не как от свечки живой, а как-то так странно… неестественно. Голубовато-зеленый такой огонечек, тусклый, потусторонний… и не на одном месте, а словно перемещался по дому, из окошка в окошко, по стеночке мерцал.

Снега пока не выпало, вокруг чернота — и один огонечек блуждает…

Испугаешься тут, как вы думаете, может в этом доме кто-то кого пришил, а теперь призрак бродит. Страшно. Но человек-то он честный, ради таких случаев тут и сидит… И смелости набраться может.

Вот и набрался. Калитка была заперта, перемахнул он через забор, подкрался к окну, заглянул. Сперва ничего не увидел, а потом… Существо. Светится и ходит. Маленькое такое, не больше полметра, да и не ходит, а точно скользит, быстро так по комнате — туда-назад, по стенке вверх, снова вниз. Неприкаянная душа.

Как рванул он оттуда, не помнит, как через забор обратно перескочил, добежал до сторожки, хватанул еще полстакана, внутри все колотится, руки дрожат. И сам себя убеждать пытается: перепил, мол, перебрал, вот и мерещится…

Утром проснулся — солнце яркое, листва примерзшая на дорожке блестит, небо чистое. Как ни пытайся, испугаться не получается. Умылся он, побрился даже — запускать себя он не любил, не дело это. И пошел вроде как прогулочным шагом да в ту сторону, к дому тому последнему. Да только не успел шагу шагнуть как оторопел.

Из калитки, запертой вчера на замок снаружи, бабулька выходит. Не страшная совсем бабулька, не призрак, это точно, все такое настоящее на ней, да и одета не по-деревенски, а как пожилые люди современные одеваются, из дома на минутку выйти, мусор, к примеру, выбросить. Кроссовки дешевые, но удобные, брюки толстые тренировочные, куртка дутая синяя — внучка могла такую отдать, шапочка вязаная. Но возраст дает себя знать — ходит едва-едва, на полусогнутых, и что она тут забыть могла?

Все-таки насторожился он. Вчерашний огонек именно тут и был. Но станет ли призрак вот так под солнцем разгуливать? Вряд ли. А бабулька растерянно так глядит — в одну сторону, в другую.  Его увидела и замерла, сама больше него напугалась.

— Здравствуйте! — настороженно крикнул он. — Какими судьбами? Дачу проведать решили?

Бабулька только неуверенно переминалась с ноги на ногу.

— Холодно у вас в доме небось? Печка-то есть?

— Хо-лод-но, — по слогам, словно прислушиваясь к звукам незнакомого языка, ответила, наконец, та.

Он приблизился, бросил взгляд на крышу.

— Дымоотвод у вас есть, значит, есть печка-то… Растопить вам? Растопить, спрашиваю?

Она пожевала немного губами и повторила:

— Холодно. Да. Холодно.

Говорила она с каким-то акцентом и нетвердо, словно иностранка. Но он принял это за подтверждение и двинулся мимо нее в дом.

Тут и правда стоял дубак. Вряд ли она здесь ночевала, скорее приехала на самой ранней электричке, пока он в отрубе был. Калитка в садовое товарищество на запоре, но ворота плотно не прижаты, кто угодно пройдет между ними. Да и ключ есть у всех дачников свой имеется.

Натаскал он из поленницы дров, растопил печку — у него это ловко получалось. Бабка так и стояла все это время рядом, смотрела на его передвижения. Могла бы хоть чайник поставить — газ у них в поселке центральный. Но ей это и в голову не пришло.  Выглядела она уж очень беспомощной, непонятно, как вообще добралась до электрички и от станции сюда три километра.

- Меня Павлом зовут. Можно Пашей, — снова сделал попытку он. — А вас? Вас как зовут?

Ей все приходилось повторять дважды.

— Си-е-ну-ли-ко-са-веё-тиииа, — проговорила, словно пропела она.

— Че? — не понял он.

— Зовут. Меня. Зовут. Си-е-ну-ли-ко-са-веё-тиииа.

И она пошатнулась, словно от сильной слабости или голода. Он поймал ее, иначе бы точно рухнула. Усадил на кухонный диванчик.

— Да что б тебя, ничего не пойму. Елена Константиновна, что ли?

— Кушать. Пить. Пожалуйста, — умоляюще прошамкала бабка.

И все это с дичайшим ни на что не похожим акцентом, едва слова разберешь. Да откуда она тут взялась, бред какой-то…

— Ладно, жди здесь, Константиновна.

Павел был человеком дела. Сбегал в сторожку, притащил оттуда хлеба и сыра, поставил чайник на газ. Все это время бабулька сидела молча, только с надеждой смотрела на его действия.

— Слушай… — осенило его. — Тебя, случайно, не родственнички сюда выкинули? Вот су… Точно… А сами квартирку небось московскую заграбастали, верно?

— Да, — кивнула бабулька, и на глазах у нее появились слезы. — Плохие. Папа улетел. Мамы нет. Злая тетя. Выкинуть меня. Тут. 

А старушка-то еще и умом двинулась… Знал он таких, себя не помнят и детей уже не узнают, зато им кажется, что мама с папой все еще живы. Но по сути он угадал верно. Ну и что теперь с ней делать прикажете? Ему самому-то едва зарплаты хватает на хлеб да на сыр… А теперь еще и бабку корми. В полицию позвонить? Сдадут ее в богадельню, а она и себя-то не помнит. Дача все-таки ее, дом родной, как никак.

А еще его мучила совесть, змеюка, вот же выползла из подсознания… Ведь его-то собственную бабушку как раз и отправили умирать в «пансион», как объяснила тетка. Там уход, мол, лечение, и так далее. Ему было шестнадцать, ну что он мог сделать… Тетка с мужем его кормили и одевали, из последних сил, не ему было что-то тут вякать… да и не до бабки ему было тогда, про девчонок думал. Только не мог он забыть тот бабушкин взгляд, когда она с ним прощалась. Навсегда, как оказалось. Он тогда учиться уехал, в общаге жил, а вернулся только на похороны. Долго она в «пансионе» не пробыла. «Папа улетел, мамы нет»… Вот и у него все так же. Папа, залетный, улетел еще до его рождения. А мама умерла еще раньше бабушки…

Константиновне этой все пришлось подавать — никакого участия в приготовлении пищи она не принимала, но за еду принялась так, словно не ела несколько дней: бутерброды запихивала в себя целиком, едва прожевывая их почти беззубым ртом, запивала горячим чаем.

Наевшись, бабулька повеселела, в белесых старческих глазах зажглись огоньки. Было странно смотреть как она широко безыскусно улыбается, ну чисто младенец. Эх, старость — это тоже детство, подумал он. Вот только что мне с тобой делать… вот же свалилась на мою голову… Карма, наверное, как говорят.

Он вдруг ощутил, что в доме стоит полная тишина. Перевел взгляд на бабульку, и холодок пополз у него по спине. Она смотрела на него, не мигая, прямым, настойчивым взглядом, прямо в глаза, словно напряженно о чем-то думала. Все, заколдует, успел подумать он, вспомнил ночное существо — дело нечистое… бежать, валить отсюда надо, а он-то дурак!

— Все, — с облегчением прошамкала старуха, и взгляд у нее снова стал расслабленным. — Я теперь могу говорить, как вы. Здрасьте, дядя.

— То есть… — пробормотал он. — Так вы что… иностранка?

— Я говорить не мочь сначала много. Много слов учить. Но уже мочь. Выучить. Я умная. Мне папа всегда говорить, ты умная, ты быстро все учить. Хоть мне всего и девять светил, но я хорошо все читать и знать.

— Что? — только и смог вымолвить Павел. — Совсем плохая, блин… че с ней… совсем…

— Я не плохая, я хорошая. Тетя, папина новая тетя — она плохая, у нее сбой. Папа улетел, а она меня выкинуть. Скажет потом папе, что я сама сбежать с корабля и умереть. Тетя направить корабль к этот планет и выкинуть меня тут. А ты выглядеть не так, как я. Ты другой вид? Я как слететь, оказаться тут на большая грязная дорога. Я не знать, как выглядеть землян, только по картинкам. Вчера, темно. На дороге был один землян. Далеко отсюда, у большой бак. Я взять этот клеточный состав. Мне надо было вид земляна. В этом теле очень тяжело. Похоже, это изношенный тел. Если бы встретить тебя, лучше бы как ты. Хотя нет… Ты не другой вид, ты мальчик, да? А я девочка. Плохо, плохо… изношенный тел, мне теперь новое тело нет энергии… накопить целый год вашего светила. А сколько это тел продержаться… плохо…

Такое придумать не мог бы даже безумный старушечий мозг. Глаза у Павла, что называется, полезли на лоб.

— Ты… с другой планеты, что ли? — проговорил он, понимая, что сам сходит с ума, если в это поверил. — Вселилась в чужое тело? Как терминатор?

— Почему вселилась! — обиделась она. — Зачем мне чужой тел, у меня мое тело, я только скопировать полностью клеточный состав образца. Не мочь же я тут быть в своем клеточный состав. Мне папа сказал, если на другой планете видят чужой клеточный состав, то сразу убьют, от страха. Страх убивает, так говорит папа. Но скопировать новый тел я уже не смочь, без энергии. Нужно полный преображение всех клеток.

— Подожди… я ночью в окне тут видел… синее… маленькое… это ты, что ли… ты была?

— Я была, — грустно кивнула старушка и во взгляде ее появилось что-то по-настоящему тоскливое-инопланетное. — Пытался вернуть свой тел. Боялся, что этот тел совсем скоро умереть… Думать, лучше свой и прятаться, чем умереть. Сначала думать, что получилось… а потом клеточная память не выдержать и вернуться в этот. Пока энергии нет, не получится… Последней энергии хватить только стукнуть замок открыть…

Павел все пытался проморгаться. Если это сон, то какой-то слишком реальный. Точнее, слишком нереальный.

— Я маленькая еще, я не знаю, как жить, что кушать… — заныла вдруг старушка.

Настроение у нее менялось и правда, как у ребенка.

— Я боюсь умереть… Дядя, ты хороший, ты сделал тепло и кушать. Ты как мой папа, хотя папа умёный, а ты с глупой планет. Не бросать меня, по-жа-луй-та-та-та. У нас на планет говорят, «иногда даже землян может быть человек».

Ну и можете считать его идиотом, но он поверил. Как-то разом, в одну секунду. Сквозь старуху и даже сквозь инопланетянку к нему вдруг пробилась девчонка, ровесница его двоюродной племяшки, и она умоляла не бросать ее тут одну.

Вот только если бабульку с деменцией, хотя бы гипотетически, можно было сдать в «пансион» государству, или, на худой конец, призвать к ответу родню, то что делать с инопланетным ребенком в теле старухи, он понятия не имел.

— А че ж твой отец, как же он бросил тебя одну. Зачем с мачехой оставил? — по-житейски поинтересовался он. — А еще говоришь, он умный!

Что и говорить, Павла немного задело, что он в ее глазах существо с низшим интеллектом. Он, между прочим, ту складскую программу за три дня освоил.

— Папа не бросать меня. Папу вызвать на работу на другой траекторий, он в другой корабль сесть и полететь, он думать, его новый жена хороший и меня любить, она всегда притворяться! А я знать, знать… Она меня ненавидеть. Она курс сменить к заброшенной планет… сюда, к вам. Тут меня никто не найти. И скажет папе, что я украсть капсулу и сбежать. Я раньше читать книжки про ваш заброшенный планет и говорить, что хотеть посмотреть. А меня ругали, говорить, что сюда никто не садится, только глупый. Вот она и скажет… А что тут у вас смотреть есть? — с неожиданным интересом вскинула голову она. — Я хотеть видеть море! Никогда не видеть море. Я знать, что это большой-огромный вода прямо под небом. И я читать много интересный фауна и флора, я смотреть много землян с разный клеточный состав, не такой, как этот мой теперь… Поторопилась я с этим тел… бояться, что меня убьют, и взять то, что первый увидел. Дядя, показать мне что-нибудь, а? Тут смотреть нет ничего,  — она развела руками вокруг. — Где тут море?

— Не, море далеко… Ну, что тебе показать, я даже не знаю… — задумался он, словно к нему и правда привезли на каникулы племяшку. — На Земле полно красоты всякой, но далеко ехать. Или на самолете лететь. Вот если бы тебя на какой остров выкинули… или вот в Сочи… Я там был, там правда красиво.

Павел почесал затылок.

— Разве что в Москву тебя отвезти… У тебя пенсионного нет, конечно… но может не станет кондуктор к тебе приставать. А где ты одежду, кстати, взяла?

Он вспомнил, как в фильме терминатор направил свой бластер и велел чуваку раздеваться.

— Одежду украсть… — смутилась гостья. — Я шла за этот образец, я маленький и меня в темноте не видно было сзади. Погасить излучение и зайти за ней. Взять все, что она снять, когда легла спать…

— А если у нее последняя куртка! — возмутился Павел.

— Я не знать… мне очень стыдно… но я не мог ходить голый в этом клеточный состав…

Да уж. Павел даже содрогнулся, представив эту картинку.

— Потом идти, идти, искать, где спать, и найти этот странный пещера. Тебя видеть в такой пещер, ты спать головой на такой стол. И меня не видеть.

Хорош из него сторож, что и говорить. Хватит. Столько. Пить.

— А в чем вы там у себя на планете ходите? Где вообще ваша планета? В нашей галактике жизни больше нет, — уверенно сказал он.

—- У меня есть одежд, мой настоящий размер, я его спрятала… Вот, показать.

Старушка встала и проковыляла в угол комнаты, извлекла из-за дивана серебристую легкую ткань, развернула ее, как мешочек: маленький медно-зеленый комбинезон с капюшоном, видимо, скафандр, но очень тонкий, из непонятного материала. Павел осторожно провел ладонью по ткани — прохладная и очень гладкая. Вот с этого и надо было начинать, вот это уже вещественное доказательство!

— Моя планета не в вашей галактике, - продолжила отвечать на вопросы послушная бабушка-девочка. — Мы в вашу иногда залетаем, я не знаю, зачем. Взрослые знают, а я еще нет. Может, мусор сюда вывозим.

— Нет, точно не мусор! — нахмурился Павел. — Мусор мы и сами тут накопили. Я думаю, вы нас изучаете. Давно. Мы важные. Не знаю, почему… но мы очень важны для Вселенной!

Она подняла на него недоверчивый взгляд, но из вежливости, видимо, возражать не стала.

— Ладно, давай тебе сперва нормальное имя дадим. Твое я все равно не выговорю. Еленой Константиновной будешь при всех. А так буду Ленкой звать. А меня зови дядя Паша. Но при других просто Паша. Запомнила?

— Да. Я умный. Только этот клеточный состав совсем старый. Я проводить анализ. Голова еще пока нормальная, а ноги совсем плохие. И еще много разных-разных сбоев… во всех программах, желудочная, сердечная, костная…

— Голова нормальная, это главное, — приободрил ее Павел. — Что бы тебе показать, говоришь… и то правда, вдруг долго не продержишься и так ничего интересного тут у нас на Земле и увидеть не успеешь.

Он соображал, куда бы отвез свою племянницу.

— В Парк культуры и отдыха — хочешь?

— А там интересно?

—  Там всем ребятишкам интересно.

Он мысленно пересчитывал свои скромные средства.  На электричке до Курского и обратно — будем считать, за одного. Потом метро, тут ее без пенсионного не пропустят. Вход в Парк теперь бесплатный, а аттракционы — ну один-два, максимум… с ее-то… клеточным составом.

Надо же порадовать старушку… бедняжку… ребенка.

 

***

 

Ее поражало все —электричка, люди в ней (какое разнообразие клеточных составов!), машины, вокзал. Он пытался представить, каково это — оказаться в такой какофонии предметов, которые совершенно ничем не напоминают тебе твое привычное окружение. Как она все это видит, как воспринимает? А как, интересно, все устроено у них на планете, вот бы одним глазком глянуть.

Они разговаривали вполголоса. С каждой минутой она говорила все лучше, перестала коверкать слова. Он похвалил ее, как она здорово научилась по-русски, и оставшуюся часть дороги вынужден был объяснять, почему у них на планете множество разных языков, и что русский — это не земной, а всего лишь один из них. Но зато на нем сам Пушкин писал, добавил он, и еще минут десять вспоминал стихи Пушкина, прочел,  наконец, спотыкаясь, «Мороз и солнце», и следующие полчаса объяснял, что такое стихи, и как это, говорить в рифму, потому что рифма привела его девульку (девочка-бабулька, так он придумал) в полный восторг.

Контролер, и правда, даже не спросил у нее билет, а в метро пришлось покупать карту Тройку на обоих. Подземка, к его удивлению, не произвела на нее особого впечатления («мы тоже перемещаемся под землей, только не так медленно»), зато поразили деревья (непонятный вопрос — «как они так живут?»), животные («кошка  — это фауна, а не другой вид землянина, но почему такая маленькая? У нас животные намного больше разумных»), голуби («о, какие страшные насекомые, такие огромные!» — птиц у них не было вообще, как он понял). Потихоньку, в разборе всех этих различий, и у него создавалось какое-то представление о ее планете и о жизни на ней. 

Но все-таки она была ребенком, и в Парке это сразу стало понятно. Наверняка на ее планете технологии круче, но вот детей на каруселях там не вертели. Работник аттракциона откровенно показал им на мозги, когда он повел ее на самую детскую модель с машинками (на серьезных виражах бабулькина голова могла не выдержать).  Но и это привело ей в полный восторг.

Ну что еще он мог выбрать тут из безопасного для старческого здоровья… Они побывали на малом Колесе обозрения, с которого она изучала московскую архитектуру («какие странные у вас пещеры, такие серые и одинаковые… я хочу показать тебе свою пещеру, в который мы жили еще с мамой —– в ней столько красивых камней и флоры»), покатались на катамаранах («о, это и есть море, я видела на картинке… Это не море? А море еще красивее? Я мечтаю увидеть море… А у нас вода только под землей —  но там другой цвет, сиренево-черный»), съели два дешевых чебурека. Лебедей она наотрез отказалась кормить («насекомых не кормят, а то они заполонят планету»).  Домой добрались усталые, довольные и с опустевшими карманами.

Он снова растопил ей печку, нашел белье и уложил спать, а сам прикорнул на диванчике в кухне. Утром, пока девулька, по-старчески кряхтя и по-детски причмокивая, завтракала, обшарил шкафы и кладовку и нашел много разных круп, консервные банки, домашние заготовки и много, много макарон разного сорта. Конечно, он понимал, что вместо того, чтобы сторожить, он практически грабил своих клиентов, но твердо решил, что все возместит, а пока надо было выходить из положения. Нашел он для Ленки в шкафу, и кое-что из одежды — теплый выцветший свитер, чью-то необъятную пижаму и даже старые валенки.

Ленка еще пару раз пыталась вернуть себе свое инопланетное тело (он деликатно выходил в другую комнату). Правда, он успел на пару минут увидать ее истинный облик — сначала она прибежала к нему обрадованная, обмотавшись большим полотенцем, — вроде как вышло. Девочка она и есть девочка, только кожа у нее перламутровая — сине-зеленая переливчатая и светится.  На ножках не пять, а четыре пальчика, на ручках, как у людей — все пять. Чуть вытянутое маленькое личико с прижатыми ушками — немного ящерку напоминает, лобик покатый, глаза большие блестящие. Черные, торчащие вверх, густые короткие волосы. Но ничего не получилось, прямо на глазах она снова начала расти и белеть, и, плача, сбежала опять к себе.

Чтобы ее утешить, Павел сходил в киоск на станцию, накупил там ей разных детских книжек, раскрасок, каких-то дешевых игрушек. Конечно, она уже девочка большая, но он все равно взял ей пару выцветших на летней витрине кукол и несколько китайских машинок.

К его удивлению, все это ее дико обрадовало.

— Дядя Паша, спасибо! Дядя Паша, спасибо! — шамкала она своим беззубым ртом, и, раззявив его совсем по-детски, уселась на пол со своими новыми сокровищами.

Старательно раскрашивала, катала машинки, кормила кукол из ложечки. Со стороны это, конечно, выглядело жутковато. Сидит старая бабка с седыми растрепанными волосами, и куколок нянчит.

— А что у вас там за игрушки, Лен, — спросил он. — Уж наверняка какие-нибудь роботы или игры компьютерные. У нас в такие и не играют сейчас, как я принес, у нас уже с рождения с компьютером и телефоном… а у вас как?

—  У нас не играют, у нас учатся, — ответила она. — Раньше, совсем давно, были игры. А теперь надо скорее учиться, иначе ничего не успеешь, жизнь короткая, двести-триста светил, и все…

— Ничего себе короткая… — хмыкнул он. — У нас до ста редко кто доживает.

Она тотчас же погрустнела, вспомнив, в каком теле обитает.

— Я опять проанализировала этот клеточный код. Если папа меня не найдет, я… — и она заплакала. — А он меня никогда, никогда-аа не найдет…

Павел утешительно погладил ее по лысеющей голове.

— Ну почему, может и найдет…

— Нее-ет, — захлебывалась слезами Ленка, и ее старческие щеки тряслись, — он где будет искать — на море! Он знает, что я хотела посмотреть море. И мачеха ему так и скажет. Он же не знает, что в капсуле было энергии только сюда долететь… А здесь…

Девочка-бабушка обвела безнадежным взглядом дощатые стены.

— Здесь он меня искать точно не будет.

Успокоить в таких случаях ее можно было, как любого ребенка — отвлечь, рассказать что-нибудь. Она слушала его истории про брыкливую корову, про двоюродного братца-неудачника, упавшего с крыши сарая и умудрившегося сломать при этом мизинец на левой руке, про своего кота, который таскал ему мышей прямо в кровать и другие,  подобные этим, с неизбывным интересом. Иногда он брался пересказывать ей какие-нибудь книжки, то совсем детские, типа Колобка, то из школьной программы — вот он, к примеру, про Евгения Онегина запомнил. Фильмы ей пересказывал, какие по возрасту более-менее.  

Еще девулька любила покушать. С этим становилось все сложнее. Банки из кладовки неумолимо исчезали, зарплата за декабрь подходила к концу. В начале февраля в товарищество заехал управляющий, заходить, к счастью, не стал, погудел ему от ворот, закинул январскую. Но аппетит у нее был хоть и старческий, но при этом здоровый детский. А еще, может ей и лекарства какие нужны были, но кто ж его знает, какие.

Самое худшее было, когда Ленка начинала капризничать и просить отвезти ее на море. Да какое там море, даже если бы он потратил все деньги им на билеты, там-то что делать — с голоду помереть, в надежде, что отец станет искать ее на черноморских курортах?

В середине февраля Ленкин клеточный состав совсем прохудился. Из кровати едва выползала, а иногда целыми днями лежала только и сказки слушала. Павел с тревогой наблюдал, как ухудшается ее состояние.  Чем именно страдало ее старушечье тело, он не знал. Пригласить к ней врача? Где его взять тут и как объяснить, кто это — ни документов, ничего. Да и Ленка сказала, что нельзя: первый же анализ крови выявит, что тело поддельное.

Умная девочка… добрая. Прямо сердце у него надрывалось, когда он смотрел, как она пытается улыбаться его рассказам и шуткам. В глазах у нее уже появилась какая-то отрешенность. Надежда таяла с каждым днем. А тут еще и весна не за горами. Дачники могли уже и приехать, проверить свои дома после зимы. Один вон уже прикатил, маячил на дальнем конце улицы. Павел быстро сообразил, выскочил с лопатой, подошел, предложил расчистить дорожку до ворот. Тот обрадовался, заплатил за работу и уехал опять в Москву.  В этот день Пашка сбегал в поселковый магазин, накупил всяких сладостей Ленке. Да только она пожевала одна конфетку и больше не смогла. Не хочется, говорит.

— Нам надо с тобой отсюда куда-то перебираться, — говорил уже не впервые Павел, понимая, что скоро их обнаружат.

Но куда с ней переберешься в таком состоянии. Да и на какие шиши. Даже комнату снять не хватит.

Ленка угасала у него на глазах. Однажды она потребовала принести ей в кровать все ее игрушки.

— Раскраска! — испуганно проскрипела она. — Где моя раскраска?

— Да вот же она, на столике. Ты же не будешь в кровати рисовать?

— Сюда, дай сюда! — девулька подгребла к себе все игрушки. — Как папа прилетит, я должна быть готова, все должно быть собрано.

Павел, скрывая слезы, выбежал из комнаты, из дома, на крыльцо, как был, раздетый, стукнул кулаком по мерзлому поручню. Поднял голову и уставился в низкое серое небо, словно и правда, кто должен был прилететь оттуда.

— Нет, ну что же это! — вслух сказал он прямо туда, в это небо. — Ну как же… как же так-то! Ну, ребенок ведь!  Нельзя же так… Она ведь даже не из нас, — он неопределенно повел рукой вокруг, — … она тут вообще ни при чем!

Однажды ночью Павел проснулся от Ленкиных всхлипываний. Кряхтя, он встал со своего кухонного диванчика, и, ежась от холода, пришел к ней «сидеть», как он это называл.

— Папа ищет меня… ведь, правда, дядя Паша? Я знаю, что ищет… — она с надеждой вопрошала его и темноту.

— А может, сигнал ему какой подать? — предложил он, подавляя зевок. — Ну, что ты здесь. Иначе как он тебя найдет.

Нёс, что ни попади. Какой сигнал — костер, что ли, разжечь?

Ленка, однако, встрепенулась.

— Твоя мозговая деятельность лучше, чем среднестатистическая по планете! Конечно… мы можем подать сигнал… мне надо подумать.

Думала она так: замирала на месте минут на тридцать, и в это время было бесполезно к ней обращаться, она не реагировала.

— Надо найти мою капсулу, — сказала она вдруг. — Там есть передатчик. Мы так ищем друг друга в космосе.

— Здрасьте, приехали! — вскочил Павел. — А раньше-то что молчала!

— А чего говорить, если он не работает! Мачеха его сломала специально, направила луч на него и… дырка.

— А чего тогда искать теперь капсулу? Вот же… женская логика! — рассердился он.

— Может, его починить можно…

— Елки-моталки. Да я в приборах и во всем таком не разбираюсь вообще, даже розетку починить не могу. А ты — передатчик, инопланетный тем более. Небось там такие у вас технологии… На вашей Таетаетаникокаса.

Так называлась ее планета, он уже выучил название наизусть.

Ленка лежала молча, только изредка всхлипывала. Ну что делать-то? Ладно, лучше делать хоть что-то, чем не делать вообще. Утром он сам, первым, начал разговор о капсуле.

— Где ты ее хоть оставила-то? Объяснить сможешь?

Ленка воспрянула духом. К его удивлению, она довольно точно передала ему свой маршрут, так что он приблизительно понял, где она приземлилась, в районе какой деревни. Капсула, с ее слов, осталась возле шоссе в лесу.

— Ну найду я ее, если никто не нашел раньше и на металл не сдал, а дальше что? Выковыривать из нее передатчик? На что он вообще похож?

— Нет, — Ленка, кряхтя, придвинула к себе свою крохотную машинку и принялась ее гладить негнущимися пальцами. — Ты сам не поймешь. Ты ее сюда притащи, капсулу эту.

Павел только вытаращился на нее. Ленка правильно истолковала его взгляд.

— Да она же маа-аленькая… Меньше тебя. Вот как этот столик примерно, — девулька трясущейся высохшей рукой показал на журнальный столик.

В общем, на следующий день Павел надел валенки, взял из сарая ржавые санки, которые кто-то пожалел выбросить, и потащился за три километра к указанной Ленке деревне. С какой стороны от шоссе надо искать, он знал. Да вот только как там найти эту капсулу — сто раз снегом уже ее, небось, замело. Ходил он, ходил вдоль шоссе, не видать ничего. Вздохнул и сошел в сугробы. Промок сразу по самое не могу. Ленка сказала, что недолго до дороги шла. Он прочесал сколько мог, и уже совсем упал духом, как вдруг заметил под одним из сосновых стволов странный синий бугорок. Рванул туда, уже весь замерзший и мокрый — и, ура, вот она, эта синяя штука. Похожа на сферу с крышкой, как и рисуют инопланетные корабли, только, и правда, крохотная, как раз для одной маленькой зеленой девочки, а материал странный, прочный, но не жесткий, а эластичный. Крышка вообще напоминает полиэтиленовый пакет, только очень плотный. Вытащился он из сугроба с этой штуковиной, взгромоздил одним концом на санки, кое-как укрепил, накрыл сверху припасенной заранее пленкой, и потащился обратно.

Едва пропихнул эту капсулу в дверной проем, протащил на кухню. Ленка как услышала, то даже немного ожила. Вышла, держась за стенку, из спальни в своей огромной пижаме, потом сползла на пол, начала ощупывать капсулу, что-то такое сделала, что крышка открылась. Павел аж головой замотал, как увидел «начинку» — ничего в этом переплетении цвета и линий не напоминало ему приборную панель. Однако Ленка показала ему на глубокую темную точку в одном из пластилиновых отсеков:

— Вот, вот сюда она лучом и ударила.

Она подцепила пальцем какую-то маленькую блестящую хрень и вытащила ее из капсулы:

— Это передатчик. Починишь?

Павел взял из ее рук «передатчик», который больше всего походил на игрушку «анти стресс» — гнущуюся в обе стороны, однородную массу.

Девулька смотрела на него с такой надеждой, что он не решился сказать ей правду.

— Попробую, — буркнул он. — А ты оденься, замерзнешь.

Он накрыл ее пледом, а сам ушел на кухню, сел перед неработающим сто лет телевизором и принялся вертеть передатчик в руках. Никаких идей ему в голову не приходило. Потом, уже от полной безнадежности, взял свою подзарядку от сотика, включил в розетку, а другим концом воткнул, как в пластилин, в приборчик. Ничего, разумеется. Ну ладно, пусть постоит, решил он.

Ночью он встал в туалет и вдруг заметил, что приборчик едва-едва синевато мерцает. Но как только Павел взял его в руки, мерцание стало прерывистом, а через секунду и вовсе угасло. Павел закрутился на месте, соображая. Ага. Он бросился в кладовку и вытащил оттуда большущий многофункциональный аккумулятор — видать, держали на случай, если выключат  свет или машина заглохнет. Вставил его в розетку, чтобы зарядить. Наконец, лампочка, указывающая на уровень подзарядки, засветилась, как полагается. Павел точно тем же способом воткнул один из проводов в мякоть передатчика. Тот обнадеживающе замерцал, потом засветился увереннее, а минут через тридцать уже полностью излучал ярко-синее сияние.

— Ленка, Ленка, работает! — обрадованно заорал он.

Но из спальни не послышалось ни звука. За окошком уже светало. Павел бросился в комнату, и увидел, что Ленка лежит с закрытыми глазами. Дыхание у нее стало тяжелым и частым. Он потряс ее за руку, она не просыпалась, а может, была в забытьи.

Днем она разлепила глаза, дала себя напоить, но на вопросы отвечать уже не могла, и что он ей говорил, явно не понимала. Так прошло три дня. Он поддерживал зарядку аккумулятора — приборчик стабильно горел синим.

Павел без конца выскакивал на улицу вместе с прибором и проверял на небо — слабая надежда сменилась отчаянием. Однажды, правда, ему померещилось, что одна из черных, нависших туч, подсвечивается чем-то сверху, и свет был не естественным, как от слабого солнца, а зеленовато-химическим. Павел замахал руками, подпрыгивая, как Робинзон при виде корабля на горизонте. Но сияние быстро исчезло, и он решил, что ему привиделось.

Через час он вышел за калитку — пройтись до своей сторожевой будки, поискать там запас сигарет. В магазин он отлучаться боялся. И вдруг увидел, как навстречу ему по дороге от ворот идет человек. Обычный такой мужик, телогрейка такая же, как у Павла, и шапочка вязаная, тоже черная. И обликом даже Павла напоминает.

Мужчина приблизился, а Пашка замер на месте: так это ж он и есть, Павел. Точно такой же. То есть абсолютно.

Мужик резко остановился, а потом начал медленно поднимать руку, а в руке его засветился зеленый огонечек. Пашка сообразил, да еще очень быстро: сейчас его как минимум усыпят.

— Нет, нет, погоди! — заорал он. — Я знаю, знаю, кто ты.

Он ткнул пальцем в небо, продолжая орать:

— Таетаетаникокаса! Да, да! Ваша планета. Она здесь, там, — он показывал теперь на дом. — Девулька твоя. Дочка. Ты ее ищешь, да? Здесь она! Быстрее, быстрее.

В глазах у лже-Павлика появилось понимание.

— Пошли, — махал рукой Паша, отворяя калитку. — За мной,  сюда!

И первым вбежал на ступеньки.

 

***

Уже через полчаса картинка в доме изменилась до неузнаваемости.

Ленка, с помощью отцовской энергии вернувшаяся в собственный клеточный состав, то есть снова маленькая зелененькая здоровая и веселая, прыгала по стенкам и потолку, рассказывая о своих приключениях на ихнем, таетаетаникокасском языке.

Ее отец, все еще оставаясь копией Павла, нахмурившись, слушал.  В его глазах Пашка с досадой читал недоверие. Похоже, тот явно не готов был поверить в злокозненность своей супруги, вот и молчал.

Ленка, наверное, поняла, что не убедила, потому что перестала прыгать и, как-то понурившись и едва светясь, принялась в очередной раз собирать и проверять игрушки, которые намеривалась забрать к себе на планету.

— Дядя Паша, ты что возьмешь с собой? — деловито пропела она (настоящий голос у нее оказался очень красивым, звенящим, как колокольчик, и нежным, как у певчей птички).

Она удивительным образом ни разу не перепутала, где тут дядя Паша, а где ее долгожданный отец. Наблюдать их встречу было и неловко, и трогательно, и забавно. Почти умирающая старушка даже не поняла, что произошло, а очнулась уже в своем зеленом детском теле и как маленький лягушонок тут же сиганула на грудь отца-лже-Павла. Его человеческое лицо отражало обычные человеческие эмоции — отец оказался нормальном челом, заплакал от радости и облегчения, а потом принялся ругаться. А она некоторое время только попискивала от счастья, как не замолкающий скворец.

— Ты летишь с нами! — утвердила Ленка.

— Я-то? — удивился Павел. — А я-то с какой стати?

— Ты разве не летишь с нами? — удивилась девочка. — Папа, папа, мы же возьмем с собой дядю Пашу? Он такой хороший, и ум у него выше среднестатистического земного.

— Еще многа благодарить ты, — пашкиным голосом сказал ему отец.

Было довольно странно видеть себя и слышать, как говоришь с инопланетным акцентом.

— Я увидеть ты тут, где сигнал, из своей корабль, и взять твой клеточный состав как образец, — объяснил тот. — Если ты хотеть с нами, то лететь.

— Конечно, лететь! — заверещала Ленка. — Мы ему клеточный состав обновить. Что ему тут делать, здесь нет даже моря…  Папа, а мы сможем ненадолго залететь и посмотреть на море?

Павел критически осматривал свой «клеточный состав», надетый на другого. Ну… что сказать. Вообще он молодой и сильный парень, всего-то тридцать два ему. Но… как-то и впрямь он сдал за последний год, как со склада ушел.  Лицо какое-то серое, одутловатое и унылое.

— Нет, не смочь, — по-русски сердито ответил отец. — Ты и так натворить такой беспорядок, зачем сбегать, какой тебе моря, твоя мама уже вернуться на планет, а я искать тебя и искать!

— Какая она мама, какая! Она меня убить хотела! Дядя Паша, расскажи ему, ну пожалуйста!

— Знаешь что, мужик, — решительно начал Павел. — Ты мозги-то включи. Бабы они такие бывают. Я вот Ленке верю полностью. Видел бы ты ее, когда я ее встретил! По-твоему, она зачем прилетела сюда-то? Что ей тут? Зачем ей старушечье тело было? Без вещей, без всего. Плакала… ждала тебя…  Надеялась, что ты найдешь.

Лже-Павел, нахмурившись, слушал его.

— А на передатчик глянь — кто его лазером, или чем там, прожег — сама она что ли? А топлива в ее капсуле сколько было — что она не могла даже улететь никуда.  Ты знаешь, что, ты, если не веришь ей, то лучше не забирай. Пусть здесь остается. Теперь, когда она здоровенькая, мы с ней в город поедем. Я на работу устроюсь, комнату снимем. Найдем ей клеточный состав, как у девочки ее возраста. В школу пойдет. А у вас там твоя мегера-супруга ее или отравит, или еще какую гадость сделает.

— Дядя Паша, полетим, ну пожалуйста! А то они мне никто не поверят… Меня сдадут в исправительный дом лечить за то, что я капсулу украла. Ты должен все рассказать.

— У вас что там, детишек судят? — встревожился Павел.

— Поступки детей разбирают и отправляют на исправление, — кивнул отец.

Видно было, что он нервничает и не знает, что делать. Ясное дело, кому ж охота узнать, что его жена — убийца его же дочери. На чью сторону не встанешь — другого в тюрьму отправят или что у них там.

— Ладно, слетаю, — решился Паша. — Все расскажу, как было. Ну и посмотреть… Интересно, конечно. Никогда не бывал на других планетах… хотя… я и в странах-то других не бывал, так что… Вот только…

Он огляделся по сторонам. Конечно, большого ущерба они хозяевам не нанесли, но и считаться вором тоже охоты мало. Он выгреб из карманов остатки своей получки, добавил туда часы и мобильник. И начал искать бумажку, чтобы написать записку.

Однако Ленкин отец помотал головой, собрал все со стола и вручил Павлу обратно. Потом достал из кармана таких же, как у Пашки, брюк, его же собственный замызганный кошелек (точнее, копию) и выложил на стол сумму, никогда в нем не проживавшую.

— Ого! А рубли-то у вас откуда? А одежда моя? — сообразил он. — Ленка же одежку у бабульки украла. А вы где взяли.

— Регенерировал такую же.

— Я еще так не умею, я маленькая, — пояснила Ленка и озабоченно проверещала:

— Надо нам залететь к хозяйке моего клеточного состава, вернуть ей вещи.

— Можно и деньжат ей тоже подбросить, за аренду-то шмоток, — посоветовал Павел. — Старуха-то явно болеет и одевается не ахти. Если она жива еще… Так откуда бабки-то?

— Там была одна только бабка, — удивилась Ленка.

Но отец понял сразу. И тоже перешел на правильный русский.

— Деньги я забрал у нашего… — он подбирал слово, — представителя в этой стране вашей планеты. Он выдает денежные эквиваленты при необходимости.

— И много вас таких тут обитает? — потрясенно спросил Павел.

Ничего себе… вот видишь, человек навстречу идет, а может, он тоже…

— Не очень, — торопливо ответил лже-Павел. — Давайте не будем тратить время.

— Сейчас, — Ленка утрамбовала, наконец, свой полиэтиленовый пакет, заметила, что раскраска осталась снаружи, и начала сначала.

 

***

Два года спустя.

Море искрилось на солнце. Сегодня был полный штиль — гладкий темно-синий шелк и ни одной морщинки-волны. Небо резало глаз своей голубизной. Жара только подбиралась к их уютному маленькому городку с «пряничными» домиками, но некоторые смельчаки уже вовсю купались и резвились на пляже.

— Только недолго, на обед фетучини! — крикнула им вслед Кристина, помахав загорелой рукой из-за живой изгороди их маленького садика.

Слева из-за такой же изгороди выглянула любопытная соседка.

— Племяшка к мужу приехала, — весело сообщила Кристина.

Ее черные длинные волосы блеснули на солнце, и девушка скрылась в доме.

— Опять макароны, — вздохнула девочка лет десяти-одиннадцати, беря его за руку. — Ты меня ими перекормил.

— А раньше что-то не жаловалась, — хмыкнул Павел. — Ладно, пошли, купим на пляже мороженого, она и не узнает.

Они соединили в замочек руки, и, размахивая ими, спустились по узкой брусчатке к берегу.

— Надолго тебя отпустили? — поинтересовался Павел.

— На все каникулы!

— А ты гляди, подросла, — Павел отстранился, разглядывая Ленку.

Вчера, ночью, когда он якобы «встречал племянницу в аэропорту», он особо и не успел ее рассмотреть.

— Ну ты что, дядя Паша! — засмеялась девочка. — Ты начинаешь приближаться к среднестатическому землянину. Я же не в своем клеточном составе! Откуда ты можешь знать, какая я стала.

Конечно, это он, не подумав, брякнул.

— По глазам, — буркнул Павел. — Смотришь по-другому.

— А-аа, — внезапно согласилась девочка. — Тогда понятно.

И вот делайте с ним, что хотите, а Павел отлично видел в этой симпатичной вертлявой девочке с золотистыми волосами свою девульку, седую, морщинистую, со слезящимися глазами. В зеленом-то образе он тоже на нее насмотрелся, и даже научился отличать ее от остальных жителей ее планеты.

Таетаетаникокаса оказалась планетой как планета. Ну, конечно, много там непонятного для нашего человека, так сразу не разберешься. Основная жизнь под землей проходит, а над поверхностью больше летают, ну и гуляют иногда, только недолго — очень уж сильные там у них ветра.

Дома, условия там бытовые — они, конечно, другие, все у них приспособлено, да только в Японии, небось, не хуже придумали, подумаешь, технологии. Пришлось ему выступить на суде, как назвал для себя этот процесс Павел. Ну что сказать, пригодился он Ленке, конечно. Что на нашей, что на другой планете — кто поверит ребенку? А он, с гордостью вспоминал Павел, так обстоятельно им все разложил, и как встретил Ленку, и в каком она была состоянии, и как нашел ее капсулу, и про дырку в передатчике… Отец Ленкин, вправду сказать, к его чести, ей тоже поверил, еще во время полета. Если это можно назвать полетом — раз, и ты уже в другом месте, а где звезды, «земля в иллюминаторе» и метеориты — все это посмотреть не дали.

В общем, мачеху отправили исправляться, а Ленке разрешили к нему сюда прилетать и море смотреть. Собственно, это она и настояла на том, чтобы Пашку не просто вернули туда, где взяли (и что ему там делать теперь?), а отправили сюда. Умничка, сразу двух зайцев убила: и дядю Пашу навещать можно, и море свое любимое. Уж как она в первый раз этим морем восхищалась, когда они тут Павла устраивали. И домик ему они же купили (нашелся местный представитель, который деньги выдал). А на работу он сам устроился, в аэропорт его взяли, на огромный склад, полностью автоматизированный, только сиди, следи за программой. Ехать всего полчаса. Там и с Кристиной познакомился — хорошая девушка, милая, влюбился с первого взгляда. Да и сам он выглядел теперь иначе. Что там ему сделали и как обновляли — пара пилюль да и все, но сам себя не узнавал, помолодел лет на десять. Про Ленку и свое путешествие Павел жене, конечно, не рассказал. И хотелось бы, но… испугается, к врачу потащит… так что лучше не надо.

— Дядя Паша, — задумчиво протянула Ленка, уставившись в даль, за горизонт. — Почему на вашей планете есть море, а на нашей нет. Так не честно. Тем более ваша планета — это задворки Вселенной.

— Здрасьте, опять ей задворки! —– рассердился или скорее сделал вид, что сердится, Павел. — То-то вы все нас изучаете и никак не изучите.

— Вас невозможно изучить, — повернула к нему личико Ленка. — Я разве не говорила? Мы это в школе теперь проходим.

— Вот видишь, даже в школе нас проходите, а говоришь!

— На факультативе — «Странные планеты», называется. Туда только я хожу и еще один мальчик. Так вот нам и сказали про Землю, что людей изучить до сих пор не получается.

— В смысле не получается? Почему?

— Нет, ну клеточный состав ваш и как вы живете, мы давно знаем. А вот что у вас в голове, не понятно. Ученым уже надоело, но все равно… надо представителей у вас держать, чтобы не пропустить чего-нибудь такого, что вы натворите.  

— У вас, можно подумать, ничего не бывает такого! Возьми хоть мачеху свою…

— Мачеху отправят на излечение, вот и все. И меня бы отправили, если бы я действительно правила нарушала. У нас все живут по правилам. А если у кого-то случается сбой, его лечат. А вас как лечить, непонятно. У вас у одного и того же человека в голове перепуталось… Вот возьми ту бабульку, у которой я одежду украла. У нее на лекарства денег не было, хорошо, что мы успели, и папа ее клеточный состав восстановил, так что может еще проживет подольше. А помнишь, что она вам с папой сказала?

Сама Ленка в дом не пошла, не хотела больше менять свое тело, а пугать бабульку при смерти зелеными девочками Павел отсоветовал.

— Ага, — кивнул он. — Что ее дочка отказалась ей на лекарства давать. Говорит, обиделась, что мать ей в детстве покупала одежду хуже, чем у подружек. Так и сказала, мол, я тебе ничего не должна. Зато на работе ее хвалят, друзьям помогает, волонтерством вон занимается. Бабка ею даже гордится.

— Вот как такое возможно? Есть у нее сбой или нет?

— Есть… — подумав, ответил Павел. — У нас всё, как у вас, просто некоторые правила не так очевидны. Они у нас как бы есть, но их вроде и нету. В каждом есть и хорошее, и плохое.

Павел даже сам удивился своей мудрости.  

— Но ты-то как раз исключение! В тебе сбоя нет, ты только хороший!

— Скажешь тоже… есть, конечно, — смутился он.

— Ты меня и кормил, и спасал, — Ленка подняла на него свои внимательные глаза. — Я была старая, очень некрасивая и вообще с другой планеты.

—  Да ладно… чего там… Продукты так вообще не мои были… по большей части…

— Ты мне помог, хотя я тебе совсем чужая! — стояла на своем девочка.

— Чегой-то чужая… — нахмурился Павел. — Ничего не чужая… какая разница, с другой — не с другой…

Тут он сам не зная почему смутился и замолчал. Ленка тоже примолкла, глядя на море.

Павел вспоминал неловкий момент, как кланялся ему на прощание Ленкин отец. Никаких подарков от него Паша не взял — во-первых, не понятно, что это за штуки-дрюки, и как с ними обращаться. Во-вторых… не надо, и все. Единственное, от чего не отказался — это от крохотного передатчика, который все так же мог заряжаться от обычной розетки. На случай, мало ли что.

— Ладно, пошли за мороженым, — опомнился он.

— Пошли! — весело сказала девочка, и привычным движением погладила в своем кармане маленькую пластиковую машинку.

дек. 2024