Менеджеры (в соавторстве с Денисом Васильевым)

Дорогие друзья! 

Это произведение вы можете прочитать бесплатно. Пожалуйста, не забывайте об авторских правах: любое использование и распространение произведения возможно только с согласия автора. Буду рада, если вы поделитесь своими впечатлениями здесь. 

Самой большой благодарностью для меня будет, если вы сочтёте возможным потратить сэкономленные на приобретение этой книги деньги на помощь тяжело больным детям, направив их в благотворительный Фонд "Подари жизнь" http://podari-zhizn.ru/main, которому я доверяю, или в любой другой, которому доверяете вы. Так мы вместе сделаем доброе дело.   

Приятного чтения!

С любовью,  Галина Маркус.

---

«Господи и Владыка живота моего! Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми. Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй ми, рабу Твоему. Ей, Господи Царю, даруй ми зрети моя согрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь».

св. Ефрем Сирин

ЧАСТЬ 1

Глава 1

Свет  заходящего солнца был направлен в окно, как луч кинопроектора направлен на экран, сквозь зрительный зал крыш окрестных домов. И создавал иллюзию восприятия реальности как какого-то старого фильма. Оттого и домой  спешить не хотелось. Домой? Михаил задумался, почесал подбородок. Вправе ли он называть домом квартиру, где больше ночует, чем живет? Или родительскую квартиру в Старо-Мещанске, где появляется все реже и реже? 

— Все-таки дом — то место, где мы живем, — сказал он себе вслух.  — Свежая мысль, хм…

А где он, Воронич Михаил Александрович, живет?

 

Я в этой комнате жила,

Садилась в кресло и смотрела

На острый краешек стола,

Где лампа рыжая горела...

 

Эти слова из песни «Белой гвардии» он мог отнести полноценно к своей (теперь уже бывшей) общажной комнате — там был и стол, и лампа на нем, и «дуэт расстроенных гитар»... А где вы видели в общаге настроенные гитары? Нет, никто не спорит, они есть — но их просто держат взаперти в шкафах и играют исключительно в трезвом состоянии, то есть очень редко.

Солнце скрылось за домами, но свет зажигать не хотелось. Музыка из обшарпанной офисной магнитолы продолжала играть — теперь это уже была ставшая «народной», своей для музыкантов, художников, поэтов и прочей интеллигенции «Когда ты вернешься». Абсолютно бесснежные поля за окном поезда — даже непривычно, что так может быть в новогоднюю ночь... абсолютно пустой и близкий деревянными домами Киев... знакомое до боли ожидание чего-то непонятного, когда  греется самовар, и лишь юнкерская форма младшего брата и периодическое  глухое буханье пушек где-то там за окном напоминают о войне  — то ли начале, то ли конце... скорее, о постоянном состоянии войны.

 

Сизые сумерки прошлых лет

Робко крадутся по переулкам.

В этом окне еле брезжит свет,

Ноты истрепаны, звуки гулки.

 

Свет все-таки пришлось зажечь — не тот осторожный и теплый свет керосиновых ламп, а наглый «дневной». Можно открыть окно и закурить, благо в конторе он теперь один. Песня закончилась, и Михаил переключил настройку в режим радио.

  —  Практически в современности невозможно увидеть, отличить сразу христианина, — ворвался из шипения и треска голос из радио. — Человек живет чаще всего так же, как и все, выделяясь лишь в чрезвычайной, данной Богом ситуации. Это озаряет, словно вспышка при фотосъемке, и сразу становится ясно: да, этот человек — христианин.

 Ну да, подумал он, а разве не может быть так — чрезвычайная ситуация, человек выделяется, а он мусульманин или атеист? Да кто угодно может быть. Из чего, интересно, сразу становится ясно, что этот человек — христианин? И почему обязательно он? «По тому узнает вас мир, что будете иметь любовь между собой…» Удачно попал, кажется, какая-то христианская программа, есть, что послушать, а то попса, которую врубают днем девушки, просто достала. Но в одном прав священник, или кто он там  — жизнь в городе течет по общим законам, и все заняты своими делами настолько, что не увидишь в метро, например, христианина, если только он не читает молитвенник. Точнее, не отличишь от окружающих. Там все с непроницаемыми лицами, или «спящие», как у Пристли — «Случай в Лидингтоне». Хотя, что касается лиц... тут вспомнилось сегодняшнее утро.

Он вошел после пересадки в вагон метро, огляделся по сторонам. Присел на свободное место, благо до работы всего несколько остановок. Достал было сборник стихов Лорки, но тут же почувствовал взгляд, направленный в его сторону. Девушка — лет двадцати пяти. Сидела она не прямо напротив, а сбоку, и оттого было непонятно, то ли серые, то ли зеленые у нее глаза. Впрочем, дело было не в цвете, а в выражении, настолько оно показалось ему интересным. Она смотрела не в одну точку, и не сквозь него, а прямо ему в глаза. Ага, значит, Пристли вспомнился ему еще утром. Одна из «живых».

 «Вы кто, незнакомка?» — мысленно задал он вопрос, надеясь, что она так лучше расслышит в вагонном шуме.

«А вы кто? Было бы приятно познакомиться с вами, но... место, согласитесь...», — услышал, точнее, прочел он ответ во взгляде.

«Вы культурная девушка», — заметил он. — Это порой мешает жить».

«Согласна — мешает, и еще как!» — ответила она.

Тут Михаил даже пожалел, что так скоро выходит.

«Извините, мне надо выходить, но я не прощаюсь».

Он встал, пошел к дверям. И уже на выходе обернулся, нашел ее взгляд:  «Запомните — я не прощаюсь. До свидания».

Конечно, он все это нафантазировал себе. Мать до сих пор шутит, что он ищет себе принцессу. И все-таки...  Как она выглядела? Роста невысокого, волосы каштановые — красивые, длинные, настоящая шатенка! Не то, что какая-нибудь крашеная блондинка, каких пруд пруди. Одета — деталей одежды в памяти не осталось, но что со вкусом, это факт. Опять же, на лице написано, что высшее образование имеется. Надо будет завтра с утра примерно в то же время выйти из дома — кто знает, может, опять повезет ее увидеть?

***

В огромном, рассчитанным на еще доперестроечные объемы производства, зале бухгалтерии стоял навязчивый, вызывающий головную боль запах свежей краски — наконец-то был сделан ремонт, и облупившиеся за много лет стены приобрели светло-желтый окрас. Сразу стало казаться светлее и просторнее, однако столы все равно стояли впритык друг к другу, и каждая из сотрудниц, желая устроиться попросторнее, потихоньку двигала свой стол от себя, а значит, в сторону других. Из-за этого начинались нескончаемые выяснения отношений, и даже ссоры, то затихающие, то вновь вспыхивающие.

Когда-то, в старших классах она мечтала стать художником по книгам, затем — психологом, потом… поступила в институт на специальность «бухгалтерский учет в машиностроении». В результате такого весьма разумного выбора Валя и оказалась на этом большом предприятии с развернутой системой управления. В начале девяностых предприятие пережило нелегкий период разорения и разграбления, однако благодаря своевременной смене хозяина устояло на плаву и теперь довольно успешно вписывалось в рыночную экономику. В частности, у них в бухгалтерии работало десять человек, а это, хотя по правде хватило бы и шести, говорило о многом. Зарплата была неплохая, и, учитывая, что работоспособность и ум Валентины заметило руководство, ее ожидала карьера — лет так через пять должность заместителя главного бухгалтера.

Было уже около шести, но народ и не думал расходиться — бухгалтерские женщины не слишком спешили домой к уже выросшим детям, кастрюлям и телевизору. Ей же хотелось уйти сегодня пораньше, но покидать рабочее место раньше других считалось здесь плохим тоном, поэтому Валя продолжала ковыряться в компьютере, делая вид, что работает. Мысли ее, однако, были далеко не в «1С». Но где, она и сама не могла сказать. Каждый день представлял собой практически точную копию предыдущего. Жизнь шла, крутилась своим обычным колесом, которое не позволяло выделить что-либо из происходящего, что-то запомнить и над чем-то задуматься. Когда трудно сказать, что было вчера, а когда тебя спрашивают, как твои дела, сразу не можешь вспомнить, как же твои дела?

Конечно, хорошо, когда все хорошо, как говорится, лучшие новости — это отсутствие таковых.  Но ей  хотелось праздника, да и просто рановато было ничего не  ждать от жизни. Правда, около трех месяцев назад что-то такое, наконец, произошло. Она познакомилась с молодым человеком, и кажется, у него были серьезные намерения... Это событие не сильно выбило ее из колеи. На крыльях она не летала,  отношения развивались спокойно, тепло и радостно, что казалось Валентине добрым знаком. Она с подозрением относилась к буйным страстям, скептически наблюдала за любовными передрягами подруг, замужних и незамужних, заранее предвидя, чем они закончатся. Незачем было совершать свои ошибки — как умный человек, Валентина предпочитала учиться на чужих.  Правда, и шансов ошибиться у нее практически не было, откуда-то развилась способность «видеть» и оценивать мужчин исключительно с точки зрения рассудка. Знакомясь с кем-то, Валя с первого раза понимала, что представляет собой даже очень симпатичный ей молодой человек, и чего от него ждать. Мужчины это чувствовали, натыкались на ее трезвый взгляд и, не желая тратить драгоценное время, линяли в  другую сторону.

Наконец-то первые ласточки потянулись к выходу. Валя быстро покидала в сумку свою мелочевку — зеркальце, помаду… Свидания с Русланом сегодня не предвиделось, и она мечтала заехать в книжный на Лубянке, поискать что-нибудь  новенькое для чтения — единственного настоящего удовольствия в ее жизни.

Подставив лицо под лучи заходящего солнца, Валентина с наслаждением вдохнула осеннего воздуха, хоть и смешанного с запахом гари и выхлопных газов, но все-таки более свежего, чем в помещении. Пока шла до метро, старалась думать о Руслане. Как всегда, в те дни, когда они не виделись, она испытывала к нему большую нежность и привязанность, чем во время свиданий.  Ей было приятно скучать по нему, ждать его звонков.

Валентина еще раз вспомнила, как они познакомились, на лице непроизвольно появилась полуулыбка. Это произошло в гостях на дне рождения двоюродной сестры. Он тоже был чьим-то двоюродным братом. Валины достоинства Руслан, как умный мальчик, оценил сразу. И видимо, нагуляться уже успел, а близкие подталкивали к женитьбе, поэтому совсем не испугался ее критического взгляда. Конечно, для роли жены никто лучше нее и не подходил. Поэтому он, посмеиваясь над дурачками, кружившими вокруг веселой разбитной именинницы, присел около Валентины, говоря только о живописи, стихах, короче, всячески демонстрируя наличие интеллекта, который в наше время у мужчин редкость. Ей сразу понравилось в нем отсутствие лишних, лживых и высоких слов,  уверенность в себе и четкое знание того, чего хочет. Конечно же,  от ее глаз не скрылись ни его игра, ни некоторое самодовольство, ни то, что к ней его толкает не чувство, а рассудок. Впрочем, в любовь с первого взгляда она перестала верить давно. А рассудок —  это очень неплохо. Он выбирает того, кто подходит именно тебе, и делает это куда лучше, чем слепая страсть. К тому же  — двадцать семь лет, этим сказано много, если не сказать, всё. Парень был перед ней, как на ладони, и намерения у него были самые что ни на есть порядочные. В общем, она чувствовала, что долго колебаться не станет.

Теперь же, несмотря на очень осмысленный и разумный выбор, Вале хотелось придать ему романтический ореол, почувствовать себя влюбленной. Каждая детская школьная влюбленность оставляла после себя несколько десятков неуклюжих, но пылких стихотворений. С трезвым взглядом на мужчин это сочеталось совершенно легко, так как стихи рождались только в адрес тех ребят, которые даже не замечали ее существования, а значит, отношения с ними строить было не нужно.

 Удивительно, но стихи в адрес Руслана не получались. Тут уж одно из двух, подумала она: либо ты счастлива, либо стихи.

***

Как всегда, когда удавалось занять сидячее место в вагоне, она подняла глаза, по старой привычке, чтобы рассмотреть людей, сидящих напротив. Давно прошел тот период в ее жизни, когда все было любопытно, вызывало тревогу и острый  интерес, когда она испытывала желание нравиться людям в транспорте, и было страшно, что кто-то подумает про нее что-нибудь неприятное. Выйдя из романтической юности, Валя уже давно не искала оценивающих мужских взглядов, по которым, как в зеркале, можно точно определить, как она выглядит.

 Но сейчас при виде пышноволосой тетки со стеклянистым взглядом она испытывала странное разочарование. Ах, да, все дело в утреннем случае. Она только сейчас вспомнила об этом, скорее всего наполовину придуманном ею, эпизоде. Неужели она снова впадает в детство? Когда Валя ехала на работу, кажется, на Третьяковской, на освободившееся напротив место плюхнулся совершенно ни чем не примечательный парень с поношенным портфельчиком под мышкой (ручек у портфеля не было предусмотрено) и книженцией в руках. Обычно, убедившись, что взгляду ее не за что зацепиться, она уходила в себя и свои мысли. Но взгляд ее, как ни странно, зацепился.

На вид — около тридцати, одет не то чтобы скромно, но обыкновенно, как все, кто не ездит в собственном лимузине, а вынужден пробираться лабиринтами метрополитена. Но — глаза. Не то, чтобы огромные или выразительные... А просто — живые, что ли. Добрые? Нет, это было бы слишком просто. Но — не безучастные. В них присутствовала мысль, вопрос… Как же объяснить?  Просто они сказали ей что-то приветливое, вероятно: «Ну что, едем? Ага, едем». Потом, опомнившись, что нельзя разговаривать с незнакомцами, хотя бы и глазами, она опустила взгляд. А когда подняла, то увидела, что он встал и подошел к дверям. И к собственному удивлению почувствовала резкую жалость, как будто они не договорили, а он уходит из ее жизни, навсегда, навечно.

  И вдруг — он обернулся. Она могла бы поклясться, что он сказал «до свидания».

  Все утро она оставалась под впечатлением от этой встречи, казалось бы, совершенно незначительной и мимолетной. Но дела и суета на работе все затмили, и к обеду она уже ничего об этом не помнила... А сейчас почему-то вспомнила. Интересно, что за книжка была у него в руках? Ах, да, книжка. Собиралась на Лубянку, задумалась и проехала пересадку. Вернуться? Нет, теперь уже неохота… значит, домой.

***

Каждый день у него начинался одинаково: душ, бутерброд с сыром и чай, потом, уже на улице, пока идешь до метро, сигарета. Расстояние от квартиры до конторы преодолевалось минут за тридцать-сорок,  что по нынешней жизни очень даже неплохо. Солнечная погода и любимая музыка в плеере поддерживали настроение в нужном русле. Во-первых, сегодня пятница, можно попробовать уйти пораньше, чтобы успеть на пригородный автобус до дома. Во-вторых, после долгого молчания на вечер в Старо-Мещанске назначен сбор старой концертной гвардии: бессменный руководитель Сашка Мудродуров (никто из посторонних не может угадать, фамилия это или прозвище),  талантливый бард Антон Егоров... «Генерал Корнилов собирает казаков», — пошутил Михаил. А значит, скоро закружит концертная круговерть.

  Дни пролетали в самых что ни на есть технических моментах, но пятница — всегда быстрее и радостнее, чем другие. В результате вечером, сидя в кафе «Юлий Цезарь», Михаил наслаждался «рабочей обстановкой», по которой уже успел соскучиться за неделю. Все складывалось сегодня удачно: он успел на рейсовый автобус, а дорожное настроение в предчувствии творческих споров навеяло ему несколько новых идей по сценариям, которые не терпелось выложить «соратникам», обсуждающим расписание предстоящих выступлений.

— Пора нам, братцы, и о Москве  подумать, — заметил Сашка, когда все идеи были, наконец, выложены, частично раскритикованы, но по большему счету одобрены. — Миш, как, попробуешь куда-нибудь пробиться?

 —  Попытка — не пытка, согласно изречениям Святой Инквизиции, — согласился он. — Вопрос только, куда. В обычный клуб мы не пойдем, да и на нас туда «не пойдут». Нужно что-то вроде Политехнического института, или ЦДХ, где принимают богему разношерстную.

 — А на «Гнездо Глухаря» не потянем? — уточнил Егоров.

 — Есть шансик, но мизерный. В общем, подумаю, и начну созваниваться с нужными людьми. На днях в ЦДХ смотаюсь. Не знаешь, что там сейчас интересного?

 —  Не знаю, давно не был, — ответил Мудродуров, — давай, езжай, а  об успехах расскажешь.

На следующей неделе Миша взялся за дело, однако в успех этого предприятия верил не слишком. Как ни сильна была уверенность Мудродурова в новизне их идей и таланте труппы, Москве не было никакого дела до провинциальных дарований — ее уже мутило от невообразимого количества своих. Она снисходительно глядела на Мишу пустыми глазами администраторов самых разных площадок и лениво называла сумму, способную вызвать ее благосклонность. Такой суммы, невзирая на концертные сборы, у них не было.

Получив ответ в ЦДХ (озвученная сумма была в разы больше, чем в других местах), Миша решил сделать себе хоть что-то приятное, завернул  напоследок в кафе, заказал бокал вина, мясо по-французски и какой-то салатик. Глядя в окно в узкую щель между темными, синими шторами кафе, он представлял, как будет рассказывать Мудродурову о своих «успехах». Место он выбрал подальше от входа и от народа, но не рассчитал, и столик за его спиной заняла стандартная романтическая парочка. Девушка громко и неестественно смеялась; почему-то ему стало неприятно, он быстро доел и вышел на улицу. На душе было тоскливо.

***

  И все-таки, что-то сдерживало ее, поэтому знакомство, которое длилось уже достаточно долго, по крайней мере, по общепринятым меркам, все еще оставалось на уровне знакомства — театр, парк, кафе в ЦДХ. Вот и сейчас, после осмотра выставки современного живописца, она сидела с Русланом в этом кафе. Мнения их по поводу данной живописи совпадали (а может, он сделал ее мнение своим), и они веселились, обсуждая одну забавную картину: ярко-красный глаз выглядывал из-под стула, то ли прячась, то ли подсматривая за пасущейся в комнате коровой. Руслан высказывал догадки, одну остроумнее другой, что хотел сказать этим автор. Она хохотала довольно искренне. Все складывалось пока замечательно. В какой-то момент она почувствовала, что он собирается сделать ей сегодня предложение. И весь вечер, гуляя по выставке, решала, в какой форме лучше выразить свое согласие, что при этом сказать. Все это не должно было стать сюрпризом и для Валиных родителей, которые уже нашли общий язык с Русланом. Особенно хорошо ладила с потенциальным зятем мама.   

Ничто не мешало этому браку, напротив, и воспитание, и семейные обычаи — все у них совпадало. И… не было ничего, что вызывало бы у нее воодушевление. Она радовалась его телефонным звонкам и противилась всякой попытке сближения, хотя точно знала, что как мужчина он ей скорее приятен. В конце концов, она  снизошла до поцелуев, остальное твердо оставив на потом. Он списал это на ее врожденную чистоплотность и редкое в наше время воспитание, и, конечно, не ошибался. Но Валя-то знала, что это еще и попытка оттянуть время, возможность дать обратный ход.  Но хотела ли она дать обратный ход? Нет, она хотела замуж, чего уж скрывать… И значит, пусть все идет, как идет.

И вдруг за соседним столиком она увидела знакомое лицо, точнее, профиль мужчины, задумчиво смотрящего в окно. Парень как будто разглядывал что-то в потемневшем пейзаже. Она точно помнила, что знает этого человека, но не могла понять, откуда. Он сидел вполоборота и не видел ее, потом быстро поднялся и вышел. Это хорошо, решила Валентина, а то вдруг подойдет, а я не вспомню, кто он —  глупейшая ситуация.

Однако весь вечер напряженно вспоминала,  откуда его  знает. Так бывает — мучаешься, пока не вспомнишь, но сейчас к этому еще и примешивалось чувство тревоги, словно утеряно что-то важное.

 

Меня ты узнаешь легко,

В сумбурно роящейся улице,

Людской меня схватит поток

И выплюнет, как  несъедобное.

Пальто мне всегда велико,

Лицо мое складкою хмурится

От новых и старых тревог,

Да обуви неудобной.

 

Сквозь страны и через века

Судьбы предписанием сложным,

Виляя в случайностях дня,

На ощупь ступая впотьмах,

Ведет нас друг к другу, пока

Не станет однажды возможным,

Что ты повстречаешь меня,

Узнаешь в бессчетных мирах.

 

Итак, она не вспомнила, а потом и вовсе забыла.

 

Глава 2

Даже за кулисами были слышны аплодисменты. Откуда-то сбоку вынырнул Мудродуров:

 — Твой выход.         

 — Мой? Почему мой? — встревожился Воронич.

 — Сценарий забыл? Давай-давай, завершай.

  Михаил шагнул вперёд, на сцену. Поймал уже ставший знакомым за вечер взгляд девушки во втором ряду, кивнул гитаристу и начал слегка охрипшим от волнения голосом:

 

Обрываются слова, словно листья —

то ли ветер, то ли что-то иное.

Я спешу не на свиданье — на выстрел.

Облака ли, тучи — следом за мною.

Непогода на душе, непогода...

 

И, чтобы глаза не слезились от напряжения, направил взгляд чуть поверх голов зрителей этого маленького зала. Нет, он не пел — просто рассказывал свою историю, говорил душой.

  А потом ушел за занавес, чувствуя, что сегодня уже ничего больше не скажет. Приходилось опять выходить вместе со всеми, кланяться, спускаться в буфет, и только там очнуться, прийти в себя. Вся группа поздравляла друг друга — выступили хорошо, первый раз в этот сезон, зал полный набрался...

— Кстати, не хочешь в паломническую поездку поехать? — обратился к нему Мудродуров. Неудачу с московскими площадками он близко к сердцу не принял, свято веря в собственную звезду и счастливый случай.

— Куда?

— Э-ээ, забыл, потом скажу, в общем, монастырь какой-то действующий, под Москвой, часа два езды.

В голове Воронича что-то промелькнуло:

— Это когда будет?

— В следующую субботу. Только, сам понимаешь, сбор часов в семь утра.

— Обижаешь, я утром подолгу не сплю. Часам к трем в Москве будем? А то еще домой ехать, хоть лишний вечер со своими побуду.

— Даже раньше.

— Так это ж замечательно! Два билета пометь.

— А кто второй?

— По ходу пьесы разберемся.

Выступали они в этом тихом районном ДК не первый раз, и директор уже по традиции собрал их и местную интеллигенцию на небольшой банкет. Миша поискал место, куда бы сесть, и снова заметил черноволосую девушку из второго ряда. Чем-то она к себе привлекала.

— Вы позволите?

— Да, конечно, — она приветливо улыбнулась.

  В ходе разговора выяснилось, что Юля преподает русский и литературу, сама немного пишет — в основном для школьной самодеятельности и разных мероприятий. Странно, как везет ему на талантливых девушек… Михаил был не из тех мужчин, которым нравились девицы, основной труд жизни которых — сохранение собственного товарного вида. Поэтому он частенько посмеивался над Антоном, который пользовался в их труппе особым успехом. Правда, и сам Миша, пожалуй, у таких девушек ничего бы, кроме высокомерного пренебрежения не вызвал…

Кроме того, нахлынули школьные воспоминания (все-таки три года отдал этой работе), и из-за стола они с Юлей вышли практически друзьями.

 — А вы уже сегодня уезжаете? — поинтересовалась Юля.

  Тут Михаил замялся — не будь он с труппой, не задумываясь, продолжил бы общение с миловидной учительницей.  Как же лучше поступить?

— Давайте я вас провожу, — решился он. — Вы далеко живёте?

  ...Утро было достаточно хмурым, но не дождливым.

— Жаль, что у тебя нет телефона, — сказал он, — я бы тебе позвонил.

— Даже если бы и был, я бы тебе не сказала, — ответила она.

— Почему? — он обнял девушку.

— Сколько у тебя таких встреч было и будет? Только не ври, что этот случай — единственный.

  Наступило неловкое молчание. Оправдываться и доказывать единственность и неповторимость ситуации было и глупо, и лень. Попытался было отреагировать, но счел за лучшее промолчать, собраться и уехать. Всё-таки надо успеть на работу.

  …Михаил прикрыл глаза, слушая плеер — единственное, что можно делать в гремящем рейсовом автобусе. Друзья не могли понять, как можно слушать органную музыку в толчее, и при этом не впасть в ступор, переходя дорогу. Он мог, однако как раз сейчас  сосредоточиться на музыке не удавалось.

  Интересно, с чего она так? Досадовала на себя, что легкомысленно пошла на контакт с незнакомым симпатичным парнем? Даже скажи он, что это действительно единственный случай в его гастрольной практике, не поверила бы, приняла бы как «отмазку». А услышать все равно хотела, наверное… Почему он не смог соврать? Встреча могла стать чем-то большим… Могла ли? Могла, если бы оба не пошли проторенной дорожкой по ускоренной программе.

  Ну да — если гастроли, значит,  по этой самой… полной. Он усмехнулся. Больно так, что впору с утра сразу коньячка граммов двести под лимончик и пару сигарет. Но  нельзя, понедельник. Надо снова погружаться в беспокойную менеджерскую жизнь. Так что коньячок подождет до вечера.

***

 «Ничего более тоскливого, чем бухгалтерия, в жизни не бывает», — подумала она, в очередной раз названивая в мелкую фирмочку. Наконец-то противно пищащий факсом или просто занятый телефон снизошел до длинных гудков.

 — Когда я могу приехать к вам за счетами-фактурами? Они срочно нужны.

 (До чего неохота никуда ехать, но сами они, ясное дело, не привезут — таким конторам обычно плевать на документы).

— Да, хорошо. Где вы находитесь?

 Оказалось, что находятся совсем недалеко, всего одна остановка метро. Это ее утешило, и уже через тридцать минут Валя заходила в офис.  

— Здравствуйте, я с завода, за документами, — обратилась она к проходящему мимо мужчине. Тот обернулся, и Валя ощутила дежавю.

Опять этот парень? Точно он — ЦДХ, кафе… Ее внезапно охватила тревога, но не та, что пугает чем-то заведомо плохим, а скорее предчувствие чего-то важного.  Да откуда же она его?..

На всякий случай она сказала: «Здрасте». Его глаза сначала выразили удивление, потом в них загорелась радость:

— Здравствуйте. Я знал, что мы должны встретиться. Помните, я вам это обещал.

— Обещали? — полная растерянность охватила ее. Да что у нее с головой, в конце концов, начало склероза? Значит, они действительно знакомы?!

— Мы встретились в метро. Не помните, наверно?

Валентина взяла себя в руки. В метро? Наверное, какая-то ерунда.

— Извините, не помню. Вообще-то, я за документами, — напомнила Валентина этому небритому ловеласу.

— Извините, — спохватился Михаил. Глаза его как-то сникли, выражение лица стало официально-скучным. — Пойдемте, провожу.  

Они прошли в угловую комнатку, где сидела полная молодая женщина.

— Жан, это к тебе, за документами.

— Какая организация? — дама смерила девушку взглядом участкового.

Валя представилась. Парень ушел, а Жанна принялась искать счета-фактуры в неряшливой кипе бумаг на стуле.

И тут что-то переключилось у Вали в голове. Перед глазами вдруг четко возникла забытая картинка, глаза молодого человека в метро, которые с ней «разговаривали».

Тревожное чувство усилилось, надо было что-то сказать или сделать, она точно знала, что надо, и никуда от этого уже не деться, и теперь ничего уже от нее не зависит. Это не было осознанной необходимостью, как в случае с Русланом, когда свобода выбора и возможность все развернуть обратно мучила и не давала принять эти отношения, как данные свыше. Нет, она чувствовала, что теперь, выражаясь банальным языком, находится в руках… судьбы? Бога? Ощущение того, что все происходящее предопределено, наполнило ее и тревогой, и облегченьем.

А может, ничего предпринимать и говорить не надо? Раз уж это судьба, то все как-нибудь сложится само?

***

Зря он ей так с ходу: «знал, что должны встретиться», «я вам обещал»... 

Михаил попытался сосредоточиться на акте сверки, но девушка не выходила из головы. Точнее, её присутствие. Ну и что он сейчас может сделать? Она заберёт бумаги, выйдет — и… «пишите письма». Тем более что даже не вспомнила. Сжал зубы — по привычке не курил в рабочее время. Взял кружку и направился на кухню. Боковым зрением увидел, что посетительница сидит и ждёт, пока Жанна подпишет бумаги у руководства.

Вдруг девушка встала и подошла к нему:

— Я вас узнала. Так интересно, что мы снова встретились, — слегка улыбнулась она, неловко, но не смущенно.

 — Чай или кофе будете?

 — Лучше чай.

— Присаживайтесь пока, —  он указал на диванчик и засуетился у шкафа с посудой. — Меня, кстати, Михаилом зовут.

— Очень приятно. Валентина.

— Взаимно. Редкое по нынешним временам имя у вас, Валя.

«Что я несу? — подумал он. —  «Красивое имя, и главное, редкое».

— Вы мне  телефон не оставите? Сейчас, сами понимаете, о многом не поговоришь.

— Даже так, да? — она задумалась, глядя на него в упор.

Но глаза ее улыбались — открыто, спокойно, как тогда в метро.     

— Воля ваша, сударыня, — он поставил перед ней кружку.                           

— Что ж, записывайте, вот мой рабочий городской, — вздохнула она, но не нарочито, а как бы иронизируя над собой, и в этот момент каким-то внутренним зрением Михаил снова ее узнал —  по той самой живой мысли, сблизившей их в метро.

Рабочий городской? Странно, почему… страхуется? От чего? Но телефон ведь дала, утешил себя Михаил. Хотя он мог бы найти его и сам, достаточно взглянуть на реквизиты фирмы. Фамилию спросить у Жанны…

— Куда она делась? — послышался в коридорчике голос коллеги.

Жанночка была легка на помине — в следующий момент она появилась в дверях кухни.

— А, вот вы где! Документы проверьте.

Валентина взяла файл, стала просматривать бумаги, кажется, мало понимая, что там. Отпила еще чаю. А потом, как и тогда в метро, опустила и погасила глаза, убрала папку в сумку, смущенно попрощалась и пошла к выходу.

— Обломала вам шуры-муры? — посочувствовала Жанна.

— Вообще-то мы с ней знакомы, — заметил он.

— Да? Вот уж не думала.

— Да и я не ожидал ее здесь увидеть.

— Миш, а у тебя тысячи до зарплаты не найдется?

Он достал из кармана бумажник, вынул две пятисотенных бумажки.

— Как специально сегодня взял. Держи, пока не забыл.

— Ой, спасибо. Кстати, не подумал, чтобы моему ребенку помочь с английским?

— Жанночка, не практикую я сейчас. Плюс дел выше крыши, — он провел ладонью на уровне лба. — У старых знакомых поспрашиваю.

— Вечно ты вывернешься, — хмыкнула коллега.

***

Весь оставшийся день пролетел, как во сне. Работа у нее не шла. С того момента, как Валя попрощалась и вышла из конторы, ей никак не удавалось сосредоточиться. После сделанного на прошлой неделе предложения дело близилось к свадьбе семимильными шагами. В тот же вечер мама Руслана позвонила Валиной маме, а в субботу произошла встреча семейств в полном составе, кроме отца Руслана, который лет десять назад уехал после развода в Питер.

Кажется, две мамы глубоко друг другу симпатизировали, и обе были рады, что дети оказались «в хороших руках». А Валина мама еще и вздохнула с облегченьем — она боялась, что дочка останется в старых девах. В воскресенье они созвонились снова и долго обсуждали будущую совместную жизнь детей. Накануне горячо спорили о том, где они будут жить, а сегодня уже обсуждали свадебное меню. Мама Руслана намекнула, что после свадьбы заберет к себе бабушку, а молодым отдадут ее однокомнатную квартиру.

Слово «молодые» вызывало у Вали тот же эффект, что и звук железа, скребущего по стеклу. Она ощущала нереальность происходящего, обмана, который скоро раскроется, и страх, что дело зашло так далеко. Ей постоянно хотелось придать обсуждаемому условное наклонение («когда мы поженимся», «если будет свадьба», «может быть», «если, то…»).  В конце концов, мать спросила ее: «Я что-то тебя не понимаю, тебя словно насильно выдают. Где энтузиазм? Ты любишь его вообще-то?» В ответ Валентина сказала «конечно», пытаясь придать голосу, а главное, самой себе уверенности в сказанном. На субботних переговорах назначили и дату свадьбы, причем не без Валиного участия её отодвинули на март. Руслану, кажется, не очень улыбалась перспектива ждать целых полгода, но пришлось согласиться.

«Любовь лишь там, где есть страданье», — выразилась как-то одна из ее подружек. Вот уж кто точно любил пострадать, выбирая себе в объекты страсти недостойных ее парней. Нет уж, не хочу никаких страданий, все хорошо, мне повезло, все замечательно, уговаривала Валя саму себя.

И вдруг — эта встреча. К чему это может привезти, Валя не знала. Она предпочла бы, чтобы встречи этой не было вовсе, потому что мучительное чувство тревоги и необходимости что-то для решить только усилилось. Больше всего ей хотелось, чтобы от нее ничего не зависело.

 

Чтоб просто и легко. А если плохо,

То верить — изменить уже нельзя,

Оставлю лишь возможность чуть поохать.

Одноколейка — верная стезя.

 

Свобода… Скользкий дар, весьма опасный.

Что делать и как быть мне, кто решит?

Крадусь по жизни тихо, не причастно,

Вокруг всем задолжавший индивид.

 

Тот, Кто меня замыслил для чего-то

Не подсказал решенья и пути.

Он думал, что достойна я свободы,

А может быть, сумею дорасти.

 

Но даже выбор мелкий, ежечасный

Мне взвесят точной мерой в небесах.

Что от свободы прятаться напрасно?

Мы все в ее безжалостных тисках.

 

Но наизусть мне правила известны.

Кого я собираюсь обмануть,

Пеняя на дороги? Бесполезно.

— Скажи, куда, идти нам?

— Я есть путь.

 

Глава 3

 «Что касается меня, то я всегда знала, что Бог есть. Я говорю не об ощущениях, а о знании. Это при абсолютно атеистическом воспитании в совершенно атеистической среде. То есть в полном отсутствии Бога"

 ("Во вратах твоих", Дина Рубина).

***

На другое утро после встречи в офисе Михаил позвонил на рабочий номер:

— Вы очень заняты  сегодня? Не сможете встретиться после работы? Ой, подождите, я знаю, так ставить вопрос нельзя, — он засмеялся. — Мне очень хотелось бы встретиться с вами сегодня, у вас получится?

— Скорее всего, получится.

Она прокрутила в голове возможные препятствия — их не было. Валина мама беспокоилась только в одном случае — если дочь возвращалась домой после одиннадцати. Руслан же, как специально подгадав, утром уехал в Санкт-Петербург — отец, узнав про свадьбу, решил подарить ему машину. Как любому мужчине, Руслану не терпелось взглянуть на подарок, он взял неделю отпуска и рванул. Пошлое «муж в командировке» пронеслось в голове.

— Вот и замечательно. Значит, сегодня в половине седьмого? — в гуле телефонной трубки явственно слышался параллельный разговор, и ощущение, что кто-то подслушивает, очень нервировало.  

Разумеется, случайно подключившимся людям не было до них никакого дела.

— Хорошо, — сами собой сказали ее губы, при этом она ощутила легкую панику, а в голове пронеслось: «Зачем мне это нужно? Что я делаю?» Но думать и оценивать было бесполезно, она точно знала, что придет.

 

Везде случайно нахожу

Я деньги и стихи...

Нет, я тебя не постыжусь,

Не отниму руки.

 

Когда б действительно могла

Быть благодарной я,

Не так мучительно б легла

В письме строка моя.

 

Такую милость нету сил

Ущербностью понять,

Ни осознать, ни объяснить,

А только лишь — принять.

 

Снова зазвонил телефон, на этот раз мобильный, и эфир был чистым. Звонила двоюродная сестра. Разговаривать сейчас с Линкой, которая желала обсудить детали долгожданной свадьбы, где ей предстоит стать героиней номер два (и познакомила их, и будет играть почетную роль свидетельницы), совершенно не хотелось. Однако Линка настойчиво требовала, чтобы Валя отправилась с ней после работы выбирать наряд свидетельницы. Такая перспектива не прельщала, особенно сегодня. Как могла, Валя отговорилась.

Линка, кажется, обиделась. Буквально на днях она уезжала с родителями в Израиль на ПМЖ, откуда и собиралась вернуться к свадьбе на пару деньков. Валя понимала, что им надо пообщаться перед отъездом, и девушки пришли к соглашению, что костюм сестрица выберет сама, а Валя завтра приедет к ней ночевать и заценит наряд. Кроме того, у нее к Валентине «важное-преважное дело», так что придется ехать…

Валя посмотрела на часы. Значит, в половине седьмого…

***

— Я верю в Бога. Я христианин, —  он сказал эти слова, которые она на протяжении всей своей жизни боялась кому-либо сказать вслух, в первую же их встречу. Так спокойно, искренне и открыто, что она даже остановилась. Что сказать? «Я тоже»?

— Но, знаешь, это совершенно не значит, что я такой замечательный. Одному человеку, чтобы быть хорошим, не надо прилагать никаких усилий, другому — нужно приложить все силы, чтобы хоть немножко улучшить свою природу, да и со стороны это вряд ли будет заметно. Хотя, думаю, на собственную природу и генетику можно списать все на свете. Помнишь, в «Обыкновенном чуде», Леонов в роли короля? «Да, я такая сволочь, сам знаю, да что поделаешь?»

— Почему ты говоришь мне об этом сейчас, вот так вот сразу?

— Наверно, потому, что это главное в моей жизни. Просто хочу, чтоб ты знала.

— Значит, ты рассчитываешь, что я тоже расскажу о себе самое главное? По-моему, ты очень наивен.

— Ну уж какой есть, — улыбнулся он. — Мне важнее другое — ты пришла на встречу.

— Разве так бывает?

— Наверно, только так…

Они сидели в сетевом ресторанчике рядом с метро и со стороны выглядели стандартной парочкой. Только разговор был совершенно другой, впрочем, Валя уже ничему не удивлялась. Словно произошло то, чего она ждала последние полгода или даже дольше. Праздник или что-то похожее на праздник — просто сидеть, беседовать с интересным тебе человеком и знать, что это время твое и никуда не надо спешить...

— Ты пришел к вере сам, или у тебя верующие родители?

— Наверное, сам, насколько вообще кто-то может придти к Нему сам, без помощи созданных Им обстоятельств и посланных Им людей.

— Но какая-то точка отсчета все равно была?

— Была — после института я где-то полгода пытался устроиться работать в Москве, а потом сорвался.

— Как сорвался?

Миша потянулся за сигаретами, вздохнул:

— В одно мгновенье потерял все, что имело смысл. Полная пустота была в душе. Наверное, тебе такое не понять...  Давай лучше в другой раз — не хочу о грустном.

Валя помолчала, потом улыбнулась своим мыслям и сказала смущенно:

— Ты не станешь смеяться? У меня был совершенно дурацкий случай в детстве, сестрица двоюродная отравилась чем-то, ей стало нехорошо, все принялись носиться вокруг нее. Мне четыре года было, и ужасно захотелось, чтобы и меня пожалели. И я сотворила первый раз в жизни вот такую молитву: «Боже, если Ты есть, сделай, чтобы меня тоже стошнило». Через пять минут меня вырвало, и меня тоже уложили в кровать. Наверно, это было просто самовнушение. А сейчас думаю,  откуда вообще у меня возникла эта мысль — обратиться к Богу? Откуда я о Нем узнала? Если кто-то и упоминал Его, то лишь в каких-то шуточках или даже с издевкой, как мой дядька. Он «Отче наш» постоянно напевал, коверкая.

   Валя задумалась. Действительно, почему ей казалось надежным обращаться к Нему по любому поводу, с раннего детства? Она ведь не знала Его. Не знала, кто Он. И сказать-то было некому. Только знала, что Он есть. В начале — как адресат ее жалоб и просьб, когда просить больше некого.

  Но постоянно позднее она получала доказательства (конечно же, не такие смешные) и подтверждения своему знанию, которое, впрочем, и не нуждалось в подтверждениях. Посещая иногда церковь, не понимала ничего, просто наслаждалась атмосферой и звуками песнопений, ощущением близости к Богу. Настоящее понимание того, во что она верит, пришло позже. На одном из книжных лотков она купила маленькое Евангелие от Матфея — свое первое Евангелие. Она не смогла вместить прочитанное, более того, ее охватило возмущение, когда она осознала, что понятие справедливости у Бога и у нее лично совершенно различные. «Подставь другую щеку» и «люби врагов своих» казалось невыполнимым. И, тем не менее, невзирая на внутренний бунт, она понимала, что написанное евангелистом — истина. С этого момента все ее поступки и мысли имели измерение,  и, даже если  она не в состоянии была заставить себя поступать по Евангелию, она всегда точно знала, как именно она должна была поступить. С этим нельзя было ничего сделать, она знала Истину, и не могла следовать ей...

Однако многие свои помыслы и поступки она все-таки стала невольно  корректировать.  И намного чаще, чем раньше, поступать так, как подсказывала совесть, а не желание, лень или злоба. Почти ни с кем и никогда не говорила она о своей вере. Вначале боялась показаться смешной и странной, а потом, когда нашлись силы говорить о своих убеждениях, опасалась в своем лице нести людям «компромат» на христианство.

Не зря же мама, когда они ссорились, тут же кричала ей: «А еще верующая!» Попытки донести свою веру до родителей провалились сразу, и именно потому, что мать была права. Валю бесил, выводил из себя этот попрек. Но мать была права! Нет, не умела она подставлять другую щеку. А если и получалось, то только после того, как самой себе и другим она доказывала свою силу. Но не гордыня ли это — подставлять другую щеку, в душе точно зная, что можешь и двинуть в правый глаз? Хотя имеет ли ценность бессилие и постоянное непротивление ударам, если оно происходит от слабости и полного неумения постоять за себя? Не трусость ли это тогда? И кто может дать ответ на все эти вопросы? И возможна ли золотая середина в этих вопросах?

И вот теперь, с почти незнакомым человеком, она чувствовала, что может говорить об этом. Конечно, слова казались или деревянными, или штампованно-высокопарными, и не выражали до конца суть того, что ты думаешь и чувствуешь. Но сам факт того, что она может это обсуждать, стал для нее чудом…

***

 «Ты не будешь смеяться?» Он мысленно улыбнулся, чтобы не спугнуть установившееся доверие. Как можно смеяться над тобой, как бы ты ни пришла к Богу? Пусть смешно или глупо, это неважно. Главное, чтобы ты никогда не пережила того ужаса перед следующим мигом… когда внезапно нечем дышать, или безумно хочется открыть окно на третьем этаже и полететь... Только в рай этой дорогой улететь нельзя.

Но сейчас не хотелось думать про прошлое, уж больно хорошо было в настоящем. Михаил не понимал до конца, что с ним происходит. Словно и надо-то было всего лишь оказаться в кафе и начать общаться. Волна совместного душевного порыва увлекла их, понесла за собой. Вот только куда?

 Глаза девушки казались ему то иронично-зелеными, то задумчиво-серыми, а иногда темнели и становились почти что карими… Точный их цвет он так и не смог определить, а может быть, он просто зависел от слов и настроения (его или ее?). Иногда Миша терял нить разговора, ловя себя на старом и любимом ощущении, с которым всегда было связано что-то редкое и чудесное в его жизни:  палуба  парусного корабля,  и они вдвоем, помимо вахтенного офицера и матросов.  Брызги от волн в лицо, и где-то там, вдали, на горизонте темнеет полоска берега... «Другое место», — снова вспомнился Пристли. Надо только не ошибиться, не торопиться, не нарушить чего-то… В этот раз он даже не сразу стряхнул с себя детские романтические образы.

— Разве так бывает?

— Наверно, только так…

***

— Что, Руслан уже вернулся? — спросила мама, когда Валя вошла в прихожую.

— Не-ет, — немного удивленно ответила она.

— А-а, звонил, наверно. Кушать будешь? — мама ушла на кухню.

  Разувшись и сняв плащ, девушка скрылась в своей комнате. Что-то произошло? Вином от нее пахнуть не должно. Вдруг она поняла и одновременно испугалась: мама увидела ее радостной.

«Ну и что? — сказала себе Валя. — Появился этот Михаил, но ведь хода событий он не изменит. Через неделю приедет Руслан, и все опять пойдет своим чередом».

«Именно этого-то и не хочется — чтобы все шло своим чередом».

«Опомнись, ты знаешь этого Михаила буквально несколько часов, в общей сумме и дня не наберется. Парень — не москвич, чем живет, неизвестно. Что ты вообще знаешь о его образе жизни? Да, такой человек хорош для общения, но для семейной жизни… Трудно представить, что скажет мама, услышав про Старо-Мещанск вместо однокомнатной квартиры Руслана. К тому же, он тебе еще замуж не предлагал, и неизвестно, предложит ли».

«Ну почему сразу замуж! Нельзя же сводить все к замужеству».

«А ты нашла для себя новую форму отношений? Дружба? Внебрачный секс? Как объяснить все родителям?»

«Придумаю что-нибудь. Возможно, все как-нибудь само…»

***

«Интересный вечер получился», — думал он по дороге домой. Было что-то необычное во всем этом:  практически телепатическом разговоре в метро, затем встрече в конторе. Только вот — для чего, к чему это все?

Зазвонил мобильник, прерывая мысли — как всегда, не вовремя. И сразу головная боль, напоминающая о прошлом. Это была Вероника Соколова, или Ника, «девочка в стиле рок», старая знакомая по ряду концертов, недавно перебравшаяся в Москву, что-то среднее между толкиенисткой и хиппи. Человек очень тяжелый, талантливый, известный своими скандалами на всю старо-мещанскую богему, но Михаила по неизвестным причинам воспринимает достаточно нежно.

— Миш, мне тут предлагают альбом записать. Подъедешь, поможешь песни отобрать?

— Ник, вообще-то мне завтра на работу. Ночь почти. Ты что, сама свои песни не можешь отобрать?

— Мне нужен взгляд со стороны. Мы ж с тобой не так часто и видимся. На Таганке когда сможешь быть?

  Воронич задумался, слегка приостановился. Ехать куда-либо на ночь глядя  не очень-то и хотелось, тем более на встречу с человеком из из «Старо-Мещанского пасьянса», как он привык называть год своей болезни. Но отказать Нике…

— Минут через сорок подъеду, давай у театра встретимся.

В отличие от обычных тусовок эта встреча оказалась вполне рабочей — никаких посиделок с московскими гитаристами и, тем более, пьянок. Порядка двух часов прослушивали и отбирали песни. Наконец, костяк альбома был сделан. Миша засобирался домой.

— С тобой все в порядке? — уточнила она.

— Не переживай, — улыбнулся. — Извини, я поеду.

 

Мой дом — поезд, моя квартира — купе,

Где пьют на троих, а я вроде лишний.

Мы едем одни, каждый — сам по себе,

О наших путях знает только Всевышний..

 

Интересно все-таки, почему тогда он не нашел другой рифмы?  Можно было бы «И от шума колес сам себя не услышишь».

Вспомнилось вот. Интересно, отчего и к чему он назвался христианином? Точнее, что этим хотел ей сказать? «Мы с тобой одной крови», —  известный с детства клич-приветствие. А тут — «мы с тобой одной веры», не иначе. «Мы с тобой одной боли: желаем жить по Закону и Духу, а выбираем ежедневно компромисс с этим миром. Извини, что не так сказал при встрече. А сейчас  понял, как надо было лучше сказать. Надеюсь, ты меня слышишь».

***

Вечер у Линки выдался сумбурным. Она жила отдельно от родителей, и была девушкой самостоятельной во всем. Даже теперь, уезжая вместе с семьей, отправлялась к своему молодому человеку, который эмигрировал несколько лет назад. Квартиру тоже продавала сама, шмотки собирала сама, и сейчас пыталась всучить Валентине все вышедшие из моды наряды, которые, по ее собственному признанию  «ну так жалко выбрасывать». Валю это ничуть не обижало, она хорошо знала Линку и не обращала никакого внимания на ее взбалмошность в сочетании с уверенностью, что весь мир крутится вокруг нее.

Она твердо и беспрекословно отказалась от шмоток и по десятому разу выслушала историю с шубой. Сестра так хотела презентовать Вале свою практически новую норку, которая «в Израиле ей не пригодится». К сожалению, шубу сперли у нее на стадии сборов. Да так интересно: открыли квартиру ключом, вытащили шубу из большого чемодана вещей «не с собой», прихватили пару забытых на столике колечек и все.  Расчет на то, что за несколько дней до отъезда никто не будет бегать по милициям, оказался верным. Настроения это происшествие, само собой, перед отъездом не прибавило.

Валя и слушала, и не слушала, глядя на нее со снисходительной нежностью. Линка была отзывчивой и доброй, и, если надо, прибежала бы на помощь в любой час дня и ночи. Валю она любила всегда, как младшую сестренку. «И как я без нее буду…» 

Тут Линку переключило со шмоток, и принялась рассказывать подробности своих сборов.

— Ладно, остановись, что там у тебя за дело, говори сразу, потому что у меня уже голова от тебя кружится.

— А платье-то, платье, ты обещала посмотреть. Я же хотела костюм, все перемерила, уже уходить собиралась, тут смотрю, висит в углу, но вдруг…

Валя решительно прервала длительную историю покупки платья вместо костюма.

— Посмотрю обязательно. Давай про дело.

— А, ну да. Ты же знаешь, квартира продана, завтра я уже должна отдать ключи. Ключи-то я сама отдам, а с деньгами не знаю, как и быть…

— С какими еще деньгами? Ты не получила еще денег за квартиру?

— Нет, я все получила давно. С теми деньгами, которые я должна посреднику. Ну, ты же знаешь, нам помогал Оскар Андрианович, он частный риэлтор, можно сказать, наш семейный, он и Чернявскому с бывшей маминой работы полгода назад помог квартиру продать,  и отцовскому брату еще давно, в общем, надежный человек. Я должна ему за услуги пять тысяч баксов, он продал обе квартиры, и, как назло, уехал на две недели в отпуск, только в воскресенье поздно вернется. А меня тут уже тю-тю.

— Что же это он денег-то не дождался?

— Ой, да разве для него это деньги?

— Ну и отдашь весной.

— Нет, я не могу так. Надо уезжать с чистыми руками. В общем, Валечка, миленькая, передай ему в понедельник, ты же его видела, он был у матери на дне рождения, ну помнишь ведь, да?

— Вроде помню. Но деньги передавать… такие большие…

— Ва-аля, ну что тут  такого? Я ему уже позвонила перед его отпуском и сказала, что оставлю тебе. Дала твой телефон.

— Ну, спасибо! Может, для начала спросила бы у меня?

— Я знала, что ты не откажешь! — сестра смотрела умоляюще.

Вале это было не по нутру. Деньги немаленькие, да и вообще… как-то неприятно.

— Оставь маме… — Валя сделала трусливую попытку переложить все на мать.

— Твоей? — ужаснулась Лина. — Да ты что? Ты забыла, что она с нами чуть не поругалась из-за того, что мы наняли частного риэлтора. «Обратитесь в агентство…» Как будто в агентствах мошенников нет! А этот человек свой, проверенный.   Ты же ее лучше меня знаешь, всю плешь переест. Валюш, ну некому, кроме тебя. Ведь ты же никогда-никогда мне в помощи не отказывала… Что же мне теперь делать, менять билеты, что ли? Сенечка будет встречать меня… — на глазах у Линки показались слезы.

— Линочка, пойми, я вообще денег боюсь. А вдруг я их потеряю?

— Я все продумала, мы положим их завтра утром в банковскую ячейку, ты будешь носить только ключ, в случае чего, данные оставим твои, и без ключа возьмешь. Я дам тебе телефон Оскара Андриановича, ты позвонишь и договоришься, чтоб он приехал прямо к банку. Так что в руках ты их держать будешь всего несколько минут.  Я бы сразу на него ячейку оформила, да паспортные данные нужны.

  Поводов для отказа не было, и Валя, скрепя сердце, согласилась. Даже сейчас она восхитилась организаторским талантом сестры. Все возможные «но» были отметены заранее четко продуманным планом.

— Ну, хорошо, —  вздохнула она. — Давай, показывай платье, а то я очень устала. Как спать-то будем? У тебя ведь все собрано.

— Я постелила в гостиной, а белье заберешь с собой, оно новое, дорогое, будет тебе подарок. Не оставлять же здесь… А у меня все упаковано уже.  Самолет в пятницу, рано утром. Эх, шубу жалко… Вот сволочи, а?

Глава 4

 «...Стоит ли ставить такой светильник на всеобщее обозрение, если он коптит все вокруг себя?» (из переписки)

 

Святая, тихая обитель,

Ты даже средь тиши лесной

Как будто тайное открытие,

Как остров жизни неземной.

 

Ничтожность собственная сразу

Ясна, как взгляд со стороны,

Смешны свои шаги и фразы,

Ужимки, принципы и сны.

 

Но благодати не мешает

Все глубже проникать вовнутрь.

Лишь торопливость не нужна здесь,

Все может суета спугнуть.

 

Но что здесь есть — стена, строенья,

Откуда эта благодать?

И через пару дней, наверно,

Все будет трудно осознать.

 

Святая, тихая обитель,

Останься в сердце у меня,

Я не турист, не гид, не зритель,

Но трепетная гость твоя.

Они возвращались домой, то ли нечаянно, то ли нарочно отстав от группы. Чудесный осенний день, проведенный в духовном заповеднике  с человеком, близким по мировоззрению, расположил Валю к новому, неведомому настроению. Они не виделись с того раза, хотя и созванивались каждый день на работе, и подолгу, насколько это было возможно, говорили в обеденный перерыв, когда бухгалтерских теток как ветром сдувало. Разговаривали по рабочему телефону, стараясь не обращать внимание на параллельные голоса. Вероятно, все дело было в качестве связи у него на работе — с другими звонками все было в порядке.

Михаил несколько раз предлагал увидеться, но Валя всякий раз мягко отказывалась, хотя и давала понять, что не хочет лишиться  перспективы дальнейшего общения. Это была слабая попытка компромисса и с совестью, напоминавшей об уехавшем женихе, и с рассудком, внушающем ей, что встречи с Михаилом совершенно бесперспективны. Однако когда он предложил поехать в Новый Иерусалим, тут же согласилась: это ведь совершенно невинно, да еще и полезно, ведь она всю неделю собиралась пойти в храм.

Михаил чувствовал, что Валю что-то тревожит, но сейчас ему меньше всего хотелось просчитывать настроение девушки — слишком хорошо было на душе. Атмосфера монастыря проникала в ее глубины, и сейчас надо было именно расслабиться, поддаться этому состоянию. Словно окунулся в источник, вышел из него и теперь надо идти, удерживая на себе живительную влагу...

— Как хорошо ты сказал тогда: я верю в Бога. А быть верующим — это что значит? Вот я — все понимаю правильно. А живу... Не по заповедям, в общем, — задумчиво произнесла Валентина, глядя на сверкающие золотом купола, которые были видны даже с пригородной платформы. — А как же «будьте святы, ибо Я свят»? Я вообще не знаю, что могу реально предъявить... Как не идти на поводу у окружающих, моды, желания успеха?

Она повторяла его мысли, она действительно их услышала! Его это уже даже не удивляло.  

— Валь, понимаешь, мы с тобой сейчас ничего нового не откроем. Когда обращаешься к Богу, сначала кажется, что  приближаешься к святости, и только потом вдруг осознаешь, что все прежнее прилипает к тебе с той же скоростью. И начинаешь винить окружающий мир, людей, которые тебя провоцируют, заводят, обижают. Наступаешь в ответ на ногу... Наверно, единственная мерка для нас  —  Божья любовь. Только через нее мы можем все. Помнишь, «возьмите иго мое на себя, ибо иго мое легко, и иго мое благо» — так, кажется? Или как Августин говорил: «Люби, и поступай, как хочешь».

—  Хорошо, оставим в покое грехи. Предположим даже, что их у нас не было бы. А все равно, можно ли называть себя христианином, если при этом ничего и не делаешь? Как там поется»: «я добрый, но добра не сделал никому»*.

  Миша посмотрел на часы. Электричка через десять минут. Они стояли на подмосковной платформе, дышали чудесным октябрьским воздухом, свежим и прозрачным. Валя, похоже, думала, что, вот сейчас они найдут ответы на все вопросы, надо только поскорей задать их друг другу, и  даже не замечала, что, говоря о каких-то книгах или намечая темы, она уже подразумевает, что Миша читал эти книги и обдумывал эти темы. Ну да, и читал, и думал.

Удивительно,  всегда удивительно то, что человек почти тридцать лет существует вне тебя, и так близок по своим мыслям! Даже разговор между ними больше похож на монолог, спор с самим собой. Этот день сблизил их так, что даже не хочется расставаться. Но надо проводить девушку и спешить на другую электричку — домой…

***

Когда уже дома Валя вспоминала прошедший день,  это открытие поразило и ее. В ее жизни ни разу еще не было такого человека, с кем она могла говорить вот так — обо всем. Конечно, самое глубокое и личное все равно остается только между человеком и Творцом. Миша молодец, в монастыре его присутствие было ненавязчиво, и она чувствовала себя естественно, когда подходила к иконам. Он просто держался в сторонке и не мешал. А на заданный ею вопрос ответил так:

— Наверное, каждое мгновенье жизни и ставит перед нами проблему выбора. Мы живем и выбираем каждую секунду, иногда не задумываясь, а иногда мучительно решая, как правильно…

Как это верно, подумала Валя. А как правильно поступить мне сейчас, ведь скоро вернется Руслан? А что тут гадать? Надо сказать обо всем Михаилу. Тогда все и решится.

«Скоро я все ему расскажу», — решила она, уже засыпая.

Миша обещал позвонить в понедельник в конце рабочего дня.

***

  В голове звучало танго. Ровное, размеренное. Михаил никогда не занимался танцами всерьез, если не брать в расчет первый семестр третьего курса — ровно до сессии. Потом возвращаться было лень. А вот сейчас играл именно ритм танго, оттого и идти хотелось, немного пританцовывая.

  Стоп. Танец — он и она. Декорации — непременно осенняя аллея. Или не декорации, а съемки в такой аллее — но это пока из области фантастики. Нет, если осенняя аллея, тогда лучше не под танго, а что-то другое, в духе «L’ete Indiene». Или Морриконовского «Chi Mai»? Надо продумать музыку, надо продумать...

 

Осенний ветер растревожил душу —

ей хочется дороги и любви.

И тишины, чтоб шелест листьев слушать.

Чтоб миг — как жизнь:

Иди,

   дыши,

              живи.

И кстати — кто идет? Откуда и куда они идут? Что связывает этих молодых людей? Девушка — невысокая шатенка с задумчивым взглядом, непременно в синем или темно-голубом платье, похожем на бальное, этакий романтический образ... Та-ак, значит — романтический образ? Невысокая шатенка с задумчивым взором?

Ну да, всего час назад расстались. Причем именно романтична в классическом понимании этого слова — там, в монастыре, когда подходила к иконам, даже неловкость брала. Чувствовал только, что у него настолько искренне не получится. Хотя здесь  со своими мерками нельзя: у каждого свой путь к Богу, через свои сомнения, страдания, обретение и потерю иллюзий.

Его путь начался не так естественно, как у этой одухотворенной, но такой домашней  девушки, прошлое которой так чисто и просто. А у него в прошлом —  белые стены убогого здания, тоскливые елки и забор… Нет, сейчас вспоминать не хочется. Не надо портить себе настроение.

Но для чего произошла эта их встреча, такая чересчур литературная? Сначала — метро, потом — контора, теперь так все совпало, что им удалось целый день вместе провести... Да еще в монастыре, где им обоим действительно надо было оказаться. Интересный сюжет...

  В приподнятом настроении он и вошел в квартиру, только сейчас обратив внимание на время: четыре с лишним часа в дороге (два — от Москвы до монастыря и обратно, остальные в электричке до Старо-Мещанска), не говоря о времени в монастыре, должны были порядком измотать его. Однако  чувствовал он себя на удивление бодро.   Отец поприветствовал его, уточнив:

— Молодой человек, вы сегодня, похоже, навеселе?

— Обижаете, барин, — в тон ему среагировал, — я в паломничество ездил.

— Хорошо поездка прошла? — из кухни уточнила мама.

— Да, все хорошо.

— А с кем ездил?

— Мам, ты ее все равно пока не знаешь.

— Ну, надеюсь, все-таки пока?

— Там будет видно.

— Видно, не видно, а возраст уже соответствующий. У тебя сколько подруг-то?

— Ну, положим, самих подруг — раз-два и обчелся. Есть еще коллеги по творчеству. Есть бывшие и нынешние коллеги по работе. Наконец, просто знакомые.

— На этот-то раз кто была? Коллега или знакомая?

Кто… Кто бы ответил…

— Ладно, давай, переодевайся и к столу. Опять твой мобильный из куртки надрывается? Да сиди, сейчас принесу. Небось, этот Сашка неугомонный.

Звонил, действительно, Мудродуров.

— Ну, как, хорошо погулял?

— Даже более чем. У тебя-то почему не получилось?

— А, потом расскажу. Тут такие дела, можно сказать, проводил кастинг. И знаешь, интересное занятие. Ты много потерял. Кстати, ты в курсе, что Ира снова в городе?

— Вернулась?

— Так вот и я о том же. Ну что, в восемь у «Цезаря»?    

— Саш, я и так весь день на ногах провел.

— Смотри, конечно... Только Ирке позвони сам, а то исчезнет, ищи потом. Она же у нас дама с характером.

Михаил прикрыл глаза, мысленно оценивая свое состояние — все-таки два с половиной часа в электричке можно записать в счет сна. Да и Иришка, «сестра», как ее привыкли уже все называть...

— Ладненько, сейчас я с ней созвонюсь. Ты пока дома?

— Ну да. До связи.

— Не успел приехать, опять исчезаешь? — покачала головой мать. — Ты сначала хоть пообедай.

— Пообедаю, мамуль, конечно…

Глава 5

День рождения Жанночки, хотя начали праздновать пораньше — затянулся. И угораздило этому дню рождения прийтись на понедельник. Миша хорошо знал, что увлекаться спиртным не надо,  тем более с утра что дала знать о себе головная боль. Но в какой-то момент контроль был все-таки потерян, поэтому, уже выходя из конторы, он почувствовал себя неважно, и решил на метро не ехать, а поймать такси или попутку. Конечно, сегодня и речи быть не могло ни о каких свиданиях. Он скорее дал бы оторвать себе руку, чем предстал перед Валей в таком виде.

Было еще светло, однако, кажется, ни одна собака не хотела сегодня видеть его в своем лимузине. Рука уже начинала действительно отваливаться, когда — о чудо! — рядом притормозила видавшие виды «Волга». Сидящий за рулем парень был примерно его возраста, насколько можно было разглядеть в темноте салона. Обрадовавшись, что так быстро сошлись в цене и направлении «полета», Миша залез вперед. «Волга» тронулась. Парень явно был не прочь поболтать, но его речь показалась Михаилу какой-то странной. «Уж не подшофе ли он?» — Миша не чувствовал запаха спиртного, так как и сам источал соответствующий аромат.

— Извините, а вы случайно не выпили сегодня? — решился он все-таки уточнить.

— Да, есть такой грех, — ответил парень, лихо крутя баранку.

— И как, в состоянии контролировать ситуацию?

— Да ты не бойся, доедем! У меня вчера дочка родилась, а в такой день ничего со мной  случиться не может, верно? У тебя есть дети?

— Не завел. Ты хотя бы потише на поворотах-то… — взмолился Михаил после очередного виража.

— Слушай, я не первый год за рулем. И в таком состоянии тоже.

—  Ты этим хвастаешь, что ли? У тебя жена, вот дочка родилась, с какого перепуга водку-то кушаешь?

— Да ты и сам сегодня малость поддал, разве нет?

Машина  с ревом свернула в переулок, и Миша решил, что выйти будет безопасней, чем читать парню мораль.

— Ладно, останови, я лучше пешком.

— Да не дрейфь… Суждено быть повешенному — не утонешь.

— Жену не жалко? Эгоист чертов!

— Слышь, дядь, а ты часом не из семинарии? Ладно, не обижайся. Вот ты сидишь, смотришь на меня, презираешь, да? Думаешь, примитивный водила, водку жрет... Я, может быть, не меньше тебя книжек прочитал.  Только нет в них, в книжках-то, никакого ответа, как жить...

«Ну, все, — подумал Михаил, — сейчас товарищ начнет излагать свои взгляды на жизнь, и начнется один из бессмысленных пьяных разговоров про ее смысл жизни и про то, что его нет».

— Захочешь — найдешь ответы. Для меня все ответы —  в одной книжке. Точнее, книге.

— Ага, думаешь дурной, не пойму твоих загадок? Нет ничего в Библии твоей о том, что мне — вот мне конкретно, Паше Симонову, помогло бы сегодня.

— Думаю, что есть.  Езжай, блин, потише, сказал тебе…

— Ну, про веру давай не будем, — Паша Симонов не обращал на его слова никакого внимания. — У меня  своя истина, я её выстрадал. Я, между прочим, Афган прошел, и многое повидал, кто может учить меня тому, во что верить?

— Таких выстраданных истин до фига и больше, а настоящая только одна. Чем она отличается от наших — узнаем потом. Только не сегодня, я надеюсь…

Надежды было мало, они только что едва разминулись с маршруткой.

— А почему я не могу оказаться правым? Если уж и быть верующим, то для чего мне ваша церковь? Вера должна быть в душе, — Павел махнул рукой.

У Миши раскалывалась голова, он нервничал, совершенно не имея настроения что-то доказывать. Чисто автоматически, через силу он произнес:

—  Церковь создана Христом. В ней есть то, чего нет у нас дома. Таинства. И потом — плохо быть пастырем самому себе. Ты вон уже себя не туда завел.

— Ну да, ты сейчас меня прям просветил!  Да нет, я может, согласен, церковь дисциплинирует слабых людей. Но я-то — сильный. Больше, чем ты можешь себе представить. Поэтому я могу идти своей дорогой. И потом не известно ещё, не впала ли церковь в заблуждение. Ты глянь на иных попов — сраму не оберешься.

Миша вздохнул.

— Гордыня у тебя. Безмерная и глупая. Мы все слабые, все рабы своего греха. Мне, может, тоже многое не нравится. Но от грехов некоторых священнослужителей Таинства, данные Христом, своего значения не теряют. 

— Ну ладно, красиво говорить хорошо. А вот ты можешь взять, выслушать незнакомого человека, да и помочь ему — помнишь, как самарянин, а? Вы все, верующие, такие. Проповедь прочтете — и вперед, в теплую квартирку. А на деле никто из вас по вашим же законам не живет. Там что сказано — отдай последнюю рубашку, помоги ближнему. А, слабо тебе?

Вот это номер! Только позавчера, в субботу, разговаривали на эти темы с Валей. И вдруг из уст шофера, случайного человека, получить такой же упрек. Что с ним вообще происходит? Где следующий разговор будет?

Миша вздохнул.

—  Расскажи, что у тебя случилось, там посмотрим. Только скорость убавь, а то я и так ничего не обещаю.

Он решил перестать следить за дорогой — видимо, Бог сейчас действительно распоряжается его судьбой сам.

Из бессвязного и периодически сворачивающего на ответвленные темы рассказа парня, который решил начать свою биографию из далекого детства, в конце концов вырисовывалась одна основная проблема, или, скорее, основное следствие духовной пустоты и мании величия: алкоголизм. Написано это было красным курсивом по всей биографии, однако оставалось совершенно незаметным для самого Паши. Люди кругом оказывались сплошь непонимающие и злые. Сначала родители, посмевшие что-то требовать от него, вместо того, чтобы вырастить и отвязаться, потом друзья, которые его предавали на каждом шагу, потом любимая женщина, которая не хочет понимать, что человеку плохо, что он ищет чего-то в жизни.

Оказалось, в начале перестройки Павлу даже удалось раскрутить небольшой бизнес с бывшими сослуживцами по Афгану, который рухнул, по его словам, из-за происков партнеров. Воронич подумал, что, скорее всего, партнеры просто сами постарались избавиться от пьющего товарища. Не трудно догадаться, что новые проблемы были залиты новыми порциями спиртного. Затем на какое-то время Павел взялся за ум, устроился на работу в автосервис, благо руки золотые, пару лет не пил, познакомился с будущей женой, прожил с ней около года. Но и с ней в итоге вышло полное непонимание. На настоящий момент, несмотря на рождение ребенка, отношения на грани разрыва. Кажется, жена поставила условие: чтобы к ее возвращению из роддома его и его вещей дома не было.  Видишь ли, ее разозлило, что он, вместо того, чтобы купить все необходимое для выписки, потратил деньги на то, чтобы отметить рождение дочки с друзьями. Не понимает, что пили-то за ее здоровье!

Чем больше Миша слушал, тем больше понимал, что никакого желания помогать парню, который даже не способен понять, в чем его проблемы, да и просто запутался в себе основательно, не испытывает. Услужливая совесть даже готовое оправдание подкинула: уйма времени уйдет, да и не по силам ему вытащить из болота другого… самому бы не увязнуть. Однако обещание было в некотором роде дано. Поэтому Михаил решительно прервал Пашины излияния, тем более, они уже подъезжали.

—  Послушай… Я обычный человек, и проблем, и грехов у меня не меньше. В свое время мне повезло, мне очень помогли. Но без твоего желания не получится. Единственное, что я могу, это отвезти тебя к одному человеку. Он действительно священник (да подожди ты, не ёрничай), у нас в маленькой церквушке служит. Раньше был врачом-наркологом, в психиатрии тоже специалист. А потом понял: надо лечить не последствия, а причину — то есть именно душу. Окончил семинарию, стал священником, но и врачом тоже остался. Если хочешь, я договорюсь насчет тебя. Вот здесь останови, за углом.  И еще. Перестань во всем винить судьбу и окружающих, посмотри на себя со стороны хоть раз. Больше ничего предложить не могу. 

— Думаешь, я псих или алкоголик? — Паша резко затормозил у подъезда, — я хоть завтра перестану, если захочу.

— Можешь не рассказывать, слышали. Ты сейчас снова на грани потерять все — семью, нормальную работу. Не хочешь, как хочешь, уговаривать не буду, вроде взрослый, сам отец уже. Ладно, вот телефон. Решишь — звони.

Миша написал на обрывке бумажки свой рабочий и мобильный телефоны. Павел взял бумажку, сунул в карман. Помолчал, что-то обдумывая, потом, кряхтя, сказал:

— Ты тоже мой телефон запиши, а то вдруг я твой потеряю, — вид у него теперь был растерянный.

Мише стало его жаль… видел он таких. Способный ведь парень, должно быть…

— Хорошо. Давай договоримся — завтра вечером я тебе отзвонюсь. Только протрезвись, поезжай с утра к жене. Возьми еще… — Миша достал из кармана какие-то деньги. — Не возражай, отдашь потом. Купи, что она просила для ребенка. Не пропей, смотри.

— Обижаешь… Что я, совсем скотина, что ли? У меня тоже понятия имеются.

Миша вздохнул и вылез из машины. И правда, скорей бы «в тепленькую квартирку», что-то сегодня совсем голова нехорошая. Другого учить замечательно получается... Он глянул на часы: сейчас мать начнет звонить по межгороду, видишь ли, по мобильному слишком дорого. Надо бы позвонить самому, но она сразу поймет, что он сегодня выпил.

И действительно, не успел он закрыть за собой дверь, как услышал разрывающийся звонок телефона. Бросился к городскому, но потом сообразил, что трезвонит его мобильник. Кому он еще понадобился сегодня? Дайте же человеку отдохнуть…

Глава 6

Завтра ничего рассказать и обсудить с Мишей не удалось. Завтра оказалось непредсказуемым (впрочем, как и каждое наше завтра). Утром Валя отпросилась до обеда, чтобы доделать Линкины дела. Накануне она созвонилась с Оскаром Андриановичем, и они договорились встретиться возле банка в девять утра.  Приехала заблаговременно и торчала теперь снаружи, предусмотрительно решив не доставать из ячейки деньги, пока не подойдет риэлтор.

 Бабье лето закончилось, шел мелкий противный осенний дождик, и Валя уже начала зябнуть, когда подъехала красная новенькая иномарка, из которой вышел вальяжный солидный мужчина. Она узнала его, он ее тоже.

— Здравствуйте, я Валентина.

— Да, да, здравствуйте, милая.

— Деньги в ячейке, пойдемте, получим вместе, чтобы я не ходила с ними по улице.

— Конечно, конечно, не волнуйтесь.

Они отправились в банк, все складывалось очень удачно. Из ячейки Валя достала положенный Линкой пакет, протянула риэлтору. Пакет Лина заклеила аккуратно. Оскар небрежно засунул пакет в карман пиджака.

— Ну, милая, вас подвезти?

— Нет, спасибо, — Валя облегченно и радостно улыбнулась. — Мне здесь недалеко до работы.

Уже сидя на привычном рабочем месте, она улыбнулась еще раз. Прямо груз спал с ее плеч. Правда, что-то слегка беспокоило. Но что? И только вечером, влезая в вагон метро, Валя вспомнила, что Линка велела пакет вскрыть и деньги пересчитать вместе с этим Оскаром. Да ну, в самом деле, что их пересчитывать, Линка ведь знала, сколько кладет. Глупости, даже неудобно представить, как она заставила бы этого делового и серьезного человека пересчитывать деньги. Да и где? Прямо возле ячеек? У него в машине? Все, успокойся и забудь.

Валя ждала Мишиного звонка, но он не звонил. Она несколько раз порывалась позвонить сама, но решила, что это неуместно. Расстроенная, она потащилась домой, гадая по дороге, что случилось.

Не успела она прийти с работы и умыться, как раздался телефонный звонок — однако звонил не Михаил. Она несколько секунд смотрела на незнакомый номер, уже почти догадавшись. Сердце ее заколотилось, и, когда она услышала мягкий и низкий голос риэлтора, то даже не удивилась.

— Что-то не так, Оскар Андрианович?

— Валенька, в пакетике было только две тысячи. А где же остальные, Лина ведь обещала мне пять…

— Как две? Лина сказала, что положила пять, — руки у Вали затряслись,  голос задрожал. Ей казалось, что она в страшном сне.

— Девочка моя, я умею считать. Если Лина положила пять, то куда же делись остальные? Вы поймите, раз договорились на пять, то надо отдать…

— Да нет, там все должно было быть. Я позвоню Лине в Израиль, спрошу, может быть, она ошиблась…

— Так вы не видели, сколько она положила? Как беспечно с вашей стороны! Завтра, в крайнем случае, послезавтра, недостающие деньги должны быть у меня. Вы не хотите неприятностей, я не хочу неприятностей. Мы же с вами люди серьезные…

Это не беспечно, думала Валя, бессильно сидя перед телефоном, это, это… Собственная глупость, возмущение самой собой, ощущение жуткой переделки — все нахлынуло на нее.

Она подняла трубку, набрала межгород. Слава Богу, в Израиль удалось дозвониться с третьего раза.

— Лина, сколько денег было в пакете?

— Пять штук, почему ты спрашиваешь, что-то случилось?

— Оскар Андрианович говорит, что там только две…

— Что значит — говорит? Вы посчитали?

— Нет, я, идиотка, отдала ему запечатанный тобой пакет.

— И правда — идиотка! И он говорит теперь, что там две? Но этого не может быть! Алле! Алле! Валя — он проверенный человек…

    Валя опустила трубку на рычаги. Что делать, она не знала. Достать деньги. Где она достанет такие деньги? До зарплаты далеко, да это и третьей части не наскребешь. Родителям говорить нельзя, у них тоже лишнего нет, плюс объяснения… Что-то продать?

Ей казалось, что она смотрит плохой фильм со стандартной историей, которую знает наизусть.  И как поступают глупые жертвы в таких фильмах?

Позвонить Руслану в Питер?  Он ей звонил оттуда через день, правда, последний раз, когда он звонил, ее не было дома. Руслан с отцом занимались оформлением машины. Может быть, он поможет с деньгами?  Однако позвонить Руслану она не могла. Это трудно объяснить, но… Чувство вины, а кроме того — ощущение, что он не поймет, как она попала в столь дикую ситуацию.

Валя снова потянулась к телефону.

— Миша, здравствуй, — она уже не помнила свое удивление и легкую обиду, что он так и не позвонил ей сегодня.

— Здравствуй, — обрадовался немного усталый голос в трубке. — Подожди секунду, я только вошел, запру дверь.

Валя молчала, едва сдерживая подступившие слезы.

— Валя, — позвал голос. — Ты что молчишь, что с тобой?

— Мы не могли бы увидеться, — Валя не смогла сдержаться, и слезы потекли по щекам.

— Что у тебя случилось? — голос встревожился.

— Пожалуйста, помоги мне. Мне нужно три тысячи долларов. Я отдам, за несколько зарплат отдам…

     Боже, как это все напоминает дешевый сериал. Нет, это не с ней, это происходит с кем-то другим, более глупым и наивным…

— Знаешь что, давай встретимся, и ты все для начала расскажешь, — твердо сказал Михаил. — Не боишься ехать, уже темно все-таки? Минут за сорок доедешь? Тогда хорошо, давай в девять на Третьяковке, в центре зала.

Миша положил трубку, провел ладонью по лбу. Так, надо срочно привести себя в человеческое состояние.  Еще не хватало, чтобы Валя увидела, что он «подшофе». Правда, алкоголь давно уже выветрился. Все-таки одно он сделал правильно: не мешал вино ни с чем другим. Вот только голова… Так, ладно, как там учил отец Владимир, Владимир Яковлевич, лучший друг семьи и священник церкви Успения в Старо-Мещанске? Значит, принимаем меры. Но сначала — контрастный душ, затем чашка зеленого чая…

***

Пока Валя в метро сумбурно, еле сдерживая слезы, объясняла суть дела, Миша лихорадочно соображал. С кем посоветоваться?  Он вспомнил пару зацепок, еще из прошлой, Старо-Мещанской биографии, но надо было дозваниваться и искать нужных людей. Его театральная гвардия в этом вопросе помочь не сумеет. 

Он прервал девушку.

— Валюш, денег набрать можно, только не за ночь. Но мне это совсем не нравится. Не спеши пока, я попробую кое-что предпринять… Правда, мне нужны будут подробности. Хочешь, я провожу тебя домой, потом вернусь и займусь этим вопросом… До которого часа тебе можно звонить?

— Да ты что, я при родителях не смогу говорить. Да и заметят они сразу, я не смогу притвориться.  Хорошо, что ушла, когда их не было.

— Тогда такое предложение. Поехали сейчас ко мне, будем разруливать по обстоятельствам, от меня и позвоним кое-куда.

— Уже поздно. Как я буду возвращаться?

— Поймаю такси и отвезу. Хотя… родители будут волноваться, если поздно вернешься? Может, скажешь, что ночуешь у подруги, или что там говорят в таких случаях родителям, и останешься у меня? А я лягу на кухне. Меня можешь не бояться, я не маньяк.

— Ну что ты, мне даже и в голову такое не пришло бы, — порозовела она. — Спасибо тебе, только я не буду тебе в тягость? Я  бы так и сказала родителям, про подружку то есть, а подружку предупредить можно...

Миша задумчиво смотрел на нее. Валя, ясное дело, боится возвращаться домой со своими мыслями, ей хочется что-нибудь предпринять. А ситуация кажется ей настолько из ряда вон выходящей, что и нестандартные действия, невозможные для нее еще вчера, уже оправданы.

А главное, ей хочется на кого-то положиться. Ему вдруг стало так тепло на душе… девушка доверяет ему. Надеется на него.

А на слова «мне даже и в голову не пришло бы» он решил не обращать внимание. «Прежде всего надо помочь, а остальное — по ходу пьесы. Не расслабляйтесь, маэстро».

Вслух он сказал:

— Тогда поехали,  не будем терять время.

Квартиру Михаил снимал в хрущевке, недалеко от метро Перово. Обыкновенная кривая однушка c достаточно стандартным набором: диван, шкаф, пара книжных полок на стене. Кресло, тумбочки (одна бельевая, вторая под дорогим магнитофоном) и журнальный столик с кипой книг оживляли стандартную пустынность. Уютным и обихоженным выглядел только этот уголок у окошка, в котором и происходила Мишина «домашняя жизнь». А когда они вошли, он быстро убрал с кресла привычный ворох одежды, не менее привычно запихнув все это в гардероб, а со столика — пустую бутылку из-под пива и кучу исписанной вручную бумаги.

Уже немного успокоившись, Валя повторила свой рассказ с упущенными подробностями. Маме и подружке она позвонила сразу, причем мама поверила в ее версию моментально и без лишних расспросов. Подружка же, судя по разговору, услышав стандартную просьбу о прикрытии из Валиных уст, несколько раз переспросила, Валя ли ей звонит и правильно ли она ее поняла. Видя, как Валя, раздражаясь и при этом краснея, пытается что-то той втолковать, он мысленно улыбнулся — похоже, девушка впервые ночует в гостях  у мужчины.

— Забавный риэлтор, — задумчиво протянул он, забыв даже спросить у девушки, можно ли при ней курить и безбожно дымя сигаретой. Впрочем, ему редко встречались некурящие девушки, так что действовал он уже рефлекторно. — Сестра твоя рекомендовала его как человека надежного?

— Проверенного.

— Замечательно звучит. Его телефон у тебя, разумеется, есть?

— А что ты хочешь сделать? — видимо, уверенный голос Миши вселял в нее надежду.

— Да вот думаю. Значит, давай договоримся сразу — денег мы ему передавать не будем. Пока, во всяком случае. А то опять попросит. Скажет, что фальшивые, или еще что-нибудь придумает. Он как, один с тобой общался, или кто-то еще с ним был?

 — К банку подъезжал один.

 Михаил нахмурился, потянулся за новой сигаретой. Отхлебнул чай.

 — Блин, вот здесь бы не ошибиться. Ладно, будем считать, что и тут он будет один — не захочет, чтобы ты уж слишком испугалась.

— Ты мне объясни, что хочешь сделать.

— Поговорить по душам с человеком, — он снова закурил. — А где он живет, ты не знаешь?

Валя с тревогой смотрела на него.

— Миш, я зря тебя в это ввязала, ничего хорошего не выйдет. Я теперь понимаю, что вообще ничего о нем не знаю. Мало ли с кем он связан, пожалуйста, давай лучше соберем деньги…

Миша невольно подметил это «соберем», и на душе стало просто тепло от ее доверия,   от того, что девушка искренне рассчитывает на его помощь. Однако мгновенно сработала самоирония: «Ты прямо супермен… почувствовал себя заступником и героем? А что собираешься делать?» Хорошо, что он никогда не выбрасывал записные книжки. Где-то в тумбочке должен быть синий блокнот от тех времен, когда в записных книжках еще хранятся номера телефонов бывших одноклассников…  Ага, вот он.

— Не бойся. Сам-то я мало что могу. Попробую найти кое-кого, если меня еще не забыли… Не думай пока ни о чем, хочешь, послушай музыку.  

Миша нервничал и старался, чтобы это было незаметно. Во-первых, он жутко устал сегодня, а расслабиться не предоставлялось никакой возможности. Но даже усталость не могла отвлечь его от мыслей о сложившейся ситуации, когда Валя неожиданно оказалась так близко от него. Хотелось просто обнять и поцеловать девушку. «Вполне естественное, кстати, желание, да и расклад достаточно стандартный», — поймал он себя на мысли. Однако уверенности, что стоит сейчас это делать, не было никакой. Абсолютно ясно, что Валя впервые оказалась в подобной ситуации. Всё поведение девушки — спокойное и доверчивое, казалось, говорило о том, что подобных мыслей она даже не допускает.

Он ей, наверное, все-таки нравится, и, может, она даже не воспротивится, если он попробует ее обнять. Только что толку себя заводить, а потом думать всю ночь, что она рядом? Видит око, да зуб неймет…

Все, стоп. Он даже поморщился, вспоминая приятный вечерок с учительницей недельной давности. Здесь все по-другому, совсем по-другому.

Человек приехал за помощью, на этом и остановимся.

— А можно, я чайник поставлю?

— Конечно, разберешься сама? Посуда, ложки — все в шкафчике.

Вале, очевидно, хотелось хоть что-то сделать, чтобы отвлечься от неприятных мыслей. Вскоре Миша услышал, что она взялась мыть посуду. А он почувствовал себя свободнее.            

— Кухня у меня типично холостяцкая, — усмехнулся он, когда Валя крикнула ему, что можно идти пить чай, — вот спасибо тебе, прибралась.

— Ну, это я очки вправляю, — улыбнулась Валентина. — Я не из тех, у кого все в руках горит. Просто люблю гармонию. И мне приятней пить чай в чистоте.

Неловкость прошла как-то сама собой. Валя порезала купленный по дороге вафельный тортик. У Миши в плане чаев, к ее удивлению, оказался полный выбор: черный, зеленый, каркадэ, какие-то экзотические чаи из Китая...

Потом он снова  принялся названивать  по старым знакомым.   Уже около часа ночи Миша оставил девушку спать на своем диване, надеясь, что чистое белье, которое он достал из шкафа, не покажется ей слишком застиранным. Также ей была выдана объемная и старомодная ночная сорочка, в которой обычно спала мама, когда приезжала в Москву. Закрыв на кухне дверь, он делал звонки еще до четырех ночи, пока, наконец, нужный ему человек не отыскался через многочисленных посредников.

Кухонный стол пришлось унести в комнату, иначе раскладушка не вмещалась в пятиметровое помещение «трапезной». Поэтому будильник Миша водрузил на крышку плиты, и когда это орудие утренней пытки начало издавать невыносимые для невыспавшегося человека звуки, никак не мог сразу понять, где он находится и как выключить эту чертову штуковину.

Раскладушкой, когда у него ночевали девушки, он, прямо скажем, пользовался не часто, поэтому спина теперь немного болела. Миша встал, умылся, стараясь сильно не громыхать, поставил чайник, собрал раскладушку. Потом вежливо постучал в дверь комнаты.

—  Я уже встала, можешь входить, — ответила Валя, собирая с диванчика белье. — Как бы на работу не опоздать… Хорошо, косметичка в сумке всегда, а то представляешь — поехала бы в офис в таком виде. Ты не смотри на меня пока, я себя еще не привела в порядок, — слабо улыбнулась она.

Он и раньше не замечал на ней особой косметики, ну, наверное, подкрашивала ресницы. И сейчас лицо выглядело не бесцветным, «слепым», как часто приходилось наблюдать ему по утрам, а таким же выразительным, хотя и не выспавшимся. Правда, глаза немного опухли от вчерашних слез. Миша не нашелся, что сказать, но почему-то заволновался. Очень захотелось ее пожалеть и сказать что-то ласковое, но ничего не приходило в голову, и, чтобы снять натянутость, он заговорил нарочито деловым тоном:           

— Валь, сейчас позавтракаем, и ты набери этого типа, попроси отсрочить встречу на день или два. Скажешь, что деньги собираешь. Будет давить, клади трубку, мол, перезвоню. Встречу назначим... м-м... на Китай-городе. Старосадский переулок, рядом с исторической библиотекой. По дороге объясню подробнее, а то действительно опоздаем.

— Я ведь даже не спросила тебя,  во сколько ты лег… Я уже сквозь сон слышала, как ты разговаривал, но мозги уже отключились…

— Бутерброды будешь? Тебе с сыром или с вареньем?

 

---

*песня группы «Воскресенье»

---

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ РОМАНА МОЖНО СКАЧАТЬ ЗДЕСЬ.