Муся

Димкина квартира, точнее, квартира Муси, ну ладно — их с Мусей квартира — занимала весь третий этаж элитного дома — не новостройки, а реставрированной «сталинки» в самом центре столицы. У Тани был ключ и от подъезда, и от квартиры, но в квартиру она всегда звонила. На этот раз открывали дольше обычного. А открывшись, массивная дверь выпустила на лестничную площадку эфемерное, полураздетое создание не старше двадцати лет, немного заспанное и взлохмаченное. Девица, ойкнув, протиснулась мимо онемевшей Татьяны и застучала каблучками по лестнице.

— Ты совсем спятил, — выдохнула Таня, проходя в просторную прихожую. — Приводить прямо домой… А где Муся?

— Она на снотворном, опять много работала, потом не могла заснуть, — спокойно объяснил Димка. Он уже надел тренировочные штаны, и на том спасибо.

— Ты сволочь, — зашептала Татьяна. — Так издеваться… А если она увидит…

— Квартира огромная, — усмехнулся тот. — Да знает она все и не возражает.

— Еще скажи, что она в восторге. Просто терпит тебя. Смотри, потеряет терпение.

— Она меня любит, — прищурился Димка. — Такого как есть.

— Ну и зря, — буркнула Таня. — Вещи в форточку и тебя с лестницы, вот что ей надо сделать.

— Ты бы, конечно, так и сделала.

— Я бы вообще не стала наступать в эту слякоть, — негромко сказала она и отвернулась.

— Ты и не наступила, — кисло ответил он и отправился на кухню в дальнем конце квартиры.

— Повезло, — отрезала она вслед.

Таня задержалась у зеркала, отметив, что выглядит бледнее обычного — накануне у отца был приступ панкреатита, дома все перенервничали, утром она проспала и не стала краситься — успеет еще до вечера. Димкины впечатления от ее внешнего вида ее не волновали — потому что ее внешний вид давно не волновал его, это было немного по-женски досадно, но не более, — своей внешностью она была вполне довольна, причем куда больше, чем в юности. К тому же прошли времена, когда она видела в нем мачо-красавца, свой идеал мужчины. Идеал, который до сих пор находят в нем практически все встречные женщины. А Муся, бедняжка, без ума от него уже целых семь лет.

Димка с Таней были ровесниками, и, на ее взгляд, он к своим тридцати трем немного поистаскался, хотя сохранил и густую черную шевелюру, и живые карие глаза, и довольно спортивную фигуру. Самой Тане до сих пор никто не давал больше двадцати пяти.

Она прошла в кабинет, где, собственно, и находилось ее рабочее место, включила компьютер, разложила бумаги. Для презентации все готово, осталось распечатать список зарегистрировавшихся и приглашенных, да поправить Мусино вступительное слово.

Начальником Муся была замечательным, ничего, кроме творчества, ее гениальную голову — а была она, с точки зрения Тани, — без преувеличения гениальной, — не интересовало, и все организационные вопросы, переписку с издательством, агентами, контракты, ответы на письма читателей — в общем, все свои дела она доверила личному администратору.

Димка был ее слабостью, они познакомились, когда Муся — Мария Робертовна Кранц — пришла на киностудию, где экранизировали один из ее бестселлеров, а Димка, оператор и фотограф, работал на площадке. Мусю на тот момент все уже знали — еще молодое дарование, она успела получить престижную литературную премию. На восемь лет старше Димки, была она по-своему привлекательной, худющая, на остром лице — проницательные, чуть восточные глаза, тонкие губы сложены в немного ироничную гримаску, словно она уже знает о тебе все, едва увидев. Черные, как смоль, коротко стриженные волосы — загадочная француженка (хотя корни у нее были немецкие и трудоспособность соответствующая). Сейчас, после сорока, она выглядела несколько высохшей и слегка усталой, но не утратила своей пикантности. Многие мужчины на нее заглядывались, но ей был нужен только он.

Димка, в объятии которого падали все, на кого он только посмотрит, оказался тем еще ловеласом. Таня не знала подробностей, но у него с Мусей было что-то вроде негласной, — а может и гласной, договоренности. Он позволял себе «отдыхать», но преданнее его не было во всей вселенной. Мусей он восхищался, в его мастерской (имелась тут и такая комната) постоянно висели ее новые фотографии — а фотогенична она была офигенно; а на всех презентациях и в поездках был рядом (если в этот момент не снимал) и держал ее за руку.

Таня, может, и позавидовала бы таким отношениям, но у нее вызывала сильнейшее отвращение та самая договоренность, которой никогда не было и не могло быть места в ее собственном браке. Грязь, которую мужчина несет в твою постель — как это можно терпеть? Тем более со временем парень, с ее точки зрения, совсем обнаглел — вот как сейчас, привел девицу прямо к Мусе домой, в ее присутствии.

Вошел Димка и поставил ей на стол чашку с чаем — как Таня любила, с мятой, почти кипяток. Не успела она поблагодарить, как в комнату запорхнула Муся — ходила она как эльф, невесомо. В легком длинном халате, еще бледнее, чем ее администратор, она вызывала у Тани неизменное независтливое восхищение — такая она была утонченная, почти неземная и при этом обладала острым взглядом и неординарным умом. Про талант и говорить нечего: Таня, еще до знакомства с Мусей, приобретала все ее книги и считала ее лучшим писателем современности. А какой у нее слог! Читаешь, словно поешь, не замечая слов, никакой нарочитой красивости и путанных длинных образов, но при этом все встает перед тобой, словно ты это видишь, не читаешь, а смотришь, живешь в ее тексте и не можешь оттуда вынырнуть. У гениев бывают отвратительные характеры, а Муся при этом всегда благодарно-доброжелательная, не придирается к мелочам, полностью доверяет. Не будь Таня женщиной, влюбилась бы в эту Кранц сама. Тем больше ей хотелось прибить Димку, который, живя рядом с такой женщиной, хотел кого-то еще и пользовался ее всепрощающей добротой.

— Мария Робертовна, — начала Таня, но, поймав иронично-уставший взгляд, поправилась (велено называть, как называют свои — но за два года Таня так к этому и не привыкла):

— Мусенька, вот ваша речь, пробегитесь глазами.

— Незачем, — улыбнулась та, — никто лучше тебя не знает, что я имела в виду, даже я сама.

Таня польщенно заулыбалась.

Димка еще раз сбегал на кухню, принес себе и жене по чашечке кофе, приземлился в кожаное кресло и поставил напитки на столик. Небрежно положил ногу на ногу — и впрямь, надо признать, хорош — складный, с манящей, как у киноактера, ухмылочкой и пронзительным взглядом в упор. Взгляды эти, видать, расточались направо и налево, и даже Тане порой доставались — благодаря его привычке очаровывать всех и вся. Таня знала им цену, но заметила, с каким страданием и любовью смотрит на него Муся.  

— Тираж пришел? — спросила она у мужа. Глаза ее вступали в противоречие с голосом — ее низкий красивый голос всегда был спокойным, немного прохладным, даже если внутри бушевал ураган. Муся, в отличии от Татьяны, никогда не кричала и не истерила.

— Да, организатор вчера отзвонился, книги для презентации уже завезли.  Поеду прямо сейчас, мне надо посмотреть помещение и поставить свет.

— А я смогу заехать домой переодеться? — спросила Татьяна. — С утра не успела даже накраситься.

— Конечно, — кивнула Муся. — У тебя все в порядке?

В ее голосе и глазах звучала искренняя эмпатия. Муся всегда чувствовала, когда ты встревожена или расстроена. В такие моменты хотелось ей исповедоваться и выкладывать все про свою жизнь, но Таня не хотела обременять великий ум своими житейскими передрягами. Ну не начинать же рассказывать гениальной писательнице, что Танина двенадцатилетняя дочка страдает от вредной подружки в школе, расхотела ходить на танцы после того, как ее партнер перешел к другой, да и первые прыщи никак не способствовали укреплению самооценки. Таня старалась сделать все, чтобы девочка чувствовал себя увереннее, она помнила себя в этом возрасте, например то, какие муки испытывала, видя того же Димку в окружении самых крутых девчонок в классе.

Или пожаловаться, что Танин муж, всегда бравший на себя львиную долю ответственности за дом и семью, совсем не вовремя уехал в командировку в Китай… А насколько было бы спокойнее, будь он сейчас дома, когда отец в таком состоянии.

— Да, все нормально, — быстро проговорила она. — Просто… да у отца вчера приступ был, скорая приезжала, решали, будем класть или нет. Решили положить попозже, через направление, вот теперь надо собирать кучу анализов, потом к заведующему поликлиники, а возить некому, Игорь в Китае.

— А что с Анатолием Сергеевичем? — внезапно спросил Димка. — Он вроде такой здоровяк был.

— Панкреатит, — нехотя ответила Таня.

Она чувствовала неловкость, обсуждая свои семейные дела при Мусе.  

— Так давай я отвезу, куда надо. Завтра, после презентации, нормально?

— Да не надо, ты что. Возьмем такси. Это я так… Дим, ты езжай, там в одиннадцать ключ от зала дадут, чтобы тебя впустили, а то потом будешь искать, у кого и где.

— Ладно, на связи, — он одним ловким движением поднялся из глубокого кресла, наклонился поцеловать Мусю и отправился в недра квартиры — где-то там была его комната, Таня туда никогда не заходила.

Муся бросила на Таню странный взгляд, взяла свой кофе и тоже куда-то отправилась. В коридоре послышалось движение — это Димка, уже при полном параде, собирал сумку с аппаратурой. Перед тем, как уйти, он снова заглянул в кабинет.

— Завтра нормально будет?

— Что? — не поняла она.

— Отца твоего отвезти.

— Не знаю, — растерялась она. — Спасибо… Давай потом… Спросим Мусю.

— Она мне вообще-то жена, а не рабовладелец. Ладно, давай, увидимся на презентухе.

И он вышел, по обычаю хлопнув дверью.

Таня быстро закончила все, что наметила, и собиралась уже, было, поискать Мусю, чтобы отпроситься домой, как та сама неслышно нарисовалась за спиной. Таня даже вздрогнула, когда поняла, что она стоит так уже пару минут.

— Да, Мария Робе… Муся?

— Так вы с Димой, оказывается, давно знакомы? — неожиданно спросила та. — Он даже твоего папу знает.

— А… ну… да, мы в одном районе живем… в одной школе учились, — в замешательстве ответила Таня.

У них с Димкой была своя негласная договоренность — оба как-то сразу решили не рассказывать Мусе, что знают друг друга с детства. Дима представил ее как знакомую, которая ищет работу — она как раз уволилась из этого мутного учреждения, где работала помощником руководителя и везла на себе не только все его личные дела, но и почти все руководство компанией.

На тот момент ей казалось, что устройство к Мусе — это временно, что-то типа передышки. Не смотря на пиетет, который она испытывала к автору «Представь себе дождь», она не собиралась становиться ее вечным домашним секретарем, еще и зависеть от Димки. Но потом втянулась, да и зарплата была более чем приличная. Прилично вел себя и Дима, не строил из себя хозяина.

— Слушай, — доверительно улыбнулась Муся и села в кресло. — Ну я знала, конечно, что у вас что-то было. Просто не думала, что настолько давно. Ну, расскажи, ты же знаешь, я не ревнивая.

Она усмехнулась. Улыбка у нее была умная, искренняя и совсем немножко циничная.

— Как это… знали… — совсем потерялась Таня. — Он что, сказал?..

— Я бы не смогла ни строчки написать об отношениях, если бы не умела видеть. Расскажи, я же собираю сюжеты. Мне любопытно до ужаса.

— У нас… ничего… Я замужем, и…

— Да успокойся, ну правда, чего ты так испугалась. Я знала, что сейчас вы не спите.  Думала, вы где-то раньше пересеклись, а теперь у него интерес пропал…

Таню немного покоробил такой цинизм, но, с другой стороны — что тут неправда? И взгляд у Муси такой… гипнотический, да и не хочется лжи между ними, она же так доверяет ей. Что такого, если она узнает… Сто лет назад… можно сказать, детская дружба.

А Муся уже задавала наводящие вопросы:

— Вы в одном классе учились, да?

— В параллельном…

— Давай, только подробно. Люблю такие истории. Потом их использую в тексте, а может даже и целый рассказ напишу. Не бойся, я все изменю.

И Таня ей все, как под гипнозом, и выложила. Так все вдруг всплыло из памяти, все, что она не доставала оттуда ну о-очень давно… по разным причинам.

Как в десятом классе он, наконец, ее заметил. Она стала одной из самых привлекательных девушек в старших классах, и, разумеется, он не мог пройти мимо — как это, что-то стоящее еще им не освоено? Это она сейчас понимала. А раньше… была на седьмом небе от счастья, когда он пригласил ее на школьной дискотеке, а потом проводил домой. Самое странное в этой истории, как она сейчас думала, было как раз то, что он надолго увлекся ею. Они встречались весь остаток года, он провожал ее, они целовались в подъезде, а на большее он даже не намекал. Он проник к ней в дом и познакомился с родителями. Папа отнесся к нему настороженно, зато мама была в восторге. Только постоянно предупреждала, чтобы Таня не… ну понимаете. Рассказывала, как такие ребята, переспав с девушкой, сразу ее бросают, теряют к ней интерес. Да Таня и сама не смогла бы, и мамины страшилки тут ни при чем. Как это — пойти на такое до свадьбы! Это как прыжок с парашюта, нечто страшное и бесповоротное. Их отношения оставались чистыми, вполне вероятно, потом думала Таня, что он расслаблялся где-то на стороне, но тогда ни за что бы в это не поверила. Потом они поступили в разные вузы, и Таня очень переживала — вдруг найдет себе там другую. Но Димка никуда от нее не делся. Познакомил со своей мамой (отца у него не было). Возможно, размышляла нынешняя Таня, это мама его и настроила, мол, домашняя девочка, надежный тыл, подходит на роль будущей жены. Вот он и придерживал ее на тот случай, когда решит остепениться, полагая, что это случится еще очень нескоро.

Таня так Мусе и изложила, а та только кивала, слушала с неподдельным интересом.

А потом Таня заболела. Сначала ей поставили пневмонию, потом заподозрили туберкулез. Это были ужасные времена. Жизнь казалась оконченной, весь мир стал больнично-серым. Институт был оставлен, она взяла академический отпуск. Боялась, что сообщат в вуз, что узнают однокурсники. Три месяца пролежала в диспансере, потом еще полгода дома. Точных анализов тогда не делали, но в итоге доктора все-таки сделали вывод, что туберкулеза не было, была редкая форма воспаления легких. Но на всякий случай пролечили по полной, напичкали антибиотиками, на заднице живого места не осталось от уколов.  

А Дима… Дима ее не бросил. Проникал в диспансер, рискуя по-настоящему заразиться. Сидел рядом на железной койке, пытался целоваться — она не давалась («с ума сошел, тоже подцепишь!») Потом, когда ее выписали, каждый день приходил домой, так, что даже Танин отец к нему привык, как к члену семьи. Когда оказалось, что туберкулеза не было, Таня воспрянула духом. Родители решили отметить ее день рождения, позвали подружек — с парнями и без, Димка, разумеется, на коронном месте. Для всех окружающих дело было ясное – все идет к свадьбе. Правда, официального предложения не было, но Таня ждала с замиранием сердца — день рождения отличный повод. Выпили, немного опьянели, и тут Танин отец заявил через весь стол: ну что, зятек, когда уже, мол? Да и правда, поддакнула мама, чего уж тянуть, пора, жениться надо пока еще чувства свежие. «А не по залету», — хмыкнул один из парней. Было все это ужасно бестактно — Димка смешался, насупился, вместо того чтобы отшутиться. И всем вдруг стало понятно, что ему это совершенно не нужно. Таня психанула и выбежала из комнаты. Потом он пришел к ней, а она уже завелась, ну что говорит, предложения, видать, не будет. Что же ты испугался, так бы всем и сказал. Он начал что-то лепетать, что пока не готов, чего торопиться, институт еще надо закончить. Она заплакала и прогнала его. В общем, полный идиотизм получился.

Ну и Димка пропал. Перестал заходить и звонить. Видимо, не хотел общаться с ее родителями и жениться тоже не собирался. Подружки вскоре донесли, что видели его с какой-то красивой девчонкой. А Таня… странное дело, но она как-то успокоилась. С самого начала она, что ли, подсознательно знала, что ничего из этого не выйдет. Что не удержит она его, даже странно, что так долго держался. Она вернулась в институт, в новый поток, а в группу как раз пришел парень из армии — ее будущий муж, Игорь. Спокойный, ответственный, ну очень симпатичный. Внешне — совсем другой, светловолосый, скуластый, с широкими плечами. Она влюбилась. Не от безысходности, не назло Димке. Игорь правда ей очень-очень понравился. Все произошло так быстро, она и сама не поняла как, — видимо, так бывает, когда люди действительно предназначены друг для друга. Через две недели свиданий она познакомила Игоря с предками, через месяц он сделал ей предложение, и они подали заявление в загс.

Про Димку, конечно же, вспоминала, и сердце иногда поднывало, но и облегчение она тоже испытывала: слава Богу, пронесло, могло быть хуже.

А потом… случился конфуз. Игорь был у них дома, сидел на кухне с отцом — о чем-то с увлечением спорили. Дверь на звонок Таня открыла сама. А там — Дима, с букетом роз и шампанским. И сразу, с порога: «Выходи за меня!» Дозрел, блин… и смех и грех. Тут на голоса вышли остальные, Игорь смотрит на это явление, а Тане и смешно, и реветь охота. Ну Игорь с Димой глянули друг на друга. Таня говорит, мол, Дим, опоздал, я замуж выхожу. Скандала устраивать никто не стал, минута-две обоюдного стыда, и он ушел. Букет за порогом оставил. Шампанское в подъезде об стенку разбил.

 — Ух ты, вот это поворот, а потом? — живо спросила Муся.

Тут Таня замялась.

— А потом вот встретились два года назад случайно, Дима к матери ехал.

Она вспомнила, как возле нее затормозил новенький Димкин джип — подарок Муси. И как он пригласил ее сесть в салон. Она отказалась, мол, спешу, и тогда он припарковался и вышел сам.

— Поболтали, как бывшие одноклассники, сказала ему, что уволилась, работу ищу. Он говорит, моей жене нужен администратор. А я даже и не знала, что он женился. Спросила, кто она. Ну, то есть вы. Он как назвал, я обалдела. Вы мой самый любимый писатель, мечтала как-нибудь к вам пробиться, автограф взять. А потом вы и сами знаете. И вам сотрудница нашлась, и мне помог. Столько лет прошло, вся эта история детская… никто ее даже не вспоминает…

— Ну-ну, — со своей тонкой усмешкой сказала Муся. — Кое-чего пропустила, да?  Давай, расскажи уж все.

Таня ошеломленно уставилась на нее.

— В смысле… — пролепетала она.

— Ну это же не все, признайся, было у вас еще кое-что. В одном районе жили, и ни разу не встретились больше? И Дима прямо не захотел получить неполученное?

— Вы и правда, знаток человеческих душ, — пораженно сказала Таня. — Только не совсем так. В общем… да, встретились. Всего один раз. Он еще не женат был на вас, наверное, нам было по двадцать четыре где-то. Дочке моей как раз три года исполнилось. У меня — что-то типа кризиса… Девочка не садовская, болела часто. Муж на работе, я дома с уборкой-обедами, в зеркало на себя смотреть не хочу, потеряла ощущение, что я вообще женщина. Нет, Игорь не виноват, он просто не понимал, чего мне нужно, а мне казалось, что я зависла дома теперь навсегда. Ну и тут редкий случай, мама согласилась с ребенком остаться, а я с подружкой в театр. Да только спектакль отменили, актер заболел, и вот я еду обратно в автобусе расстроенная, а тут Димка. Ну и смотрит на меня… как он умеет, вы знаете. И даже не говорим почти ничего, междометия одни, и мне показалось вдруг, что я его люблю по-прежнему, и что все так больно и горько, и что мы навсегда потеряли друг друга... тому подобная лабудень. Сама не знаю, как оказалась у него дома, ни объяснений, ни слов, ничего. Дошли до постели, а потом… Так ничего и не было. Как озарило меня: да что я творю, какой на фиг Димка, когда дома малышка моя дорогая, Игорь, который мне верит, его руки, глаза, его родной запах. Да и просто, страшно такое делать. В общем, я от него «уползла», как он выразился. Просто выскользнула, вырвалась и одеваться. Он за мной. Я бежать. Чтобы никого еще из знакомых не встретить. Он потом звонил — два раза, один раз не ответила, потом испугалась, что будет названивать, взяла трубку, сказала, дураки мы, зачем это надо. Ну и все. Ничего больше не было. Никаких поползновений. Ни желаний. Ни у него, ни у меня. И сейчас так по-дружески все. Ну вы видите сами…

— Вижу… — улыбка сползла с лица Муси, и оно вдруг стало чужим, словно вся эмпатия на сегодня в ней закончилась.

Таня испуганно смотрела на нее, уже стократ пожалев о своей откровенности. Неужели она все испортила? Ладно, себе, а Димке? Он не простит. Сделал ей доброе дело, привел на работу, а она…

— Ну теперь все понятнее стало. Как же я так промахнулась… — Муся вздохнула, встала и подошла к окну.

— Да что вы… Мусенька, пожалуйста… — взмолилась Таня.

А та обернулась и уставилась на нее, словно держала на мушке.

— Сюжет получается интересным. Давай теперь я расскажу, — голос у Муси оставался спокойным, но стал отчужденно-жестким. —  Дело в том, что Дима меня не любит. Подожди, — она раздраженно отмахнулась. — Мне лучше знать, правда? У него не остается места для любви ко мне, я все своею заполонила. Он только позволяет мне любить себя. Это банальные вещи, так часто бывает. Но я-то, идиотка, думала, он вообще не способен любить, тем и утешалась. Все эти девчонки ничего для него не значили, поэтому это ничего не значило для меня. Да-да, знаю, что ты этого не понимаешь и осуждаешь. Но меня это устраивало. Ему нужен был воздух, в тени моей популярности, что-то, что давало бы ему свободу, выпускало из клетки. Вот если бы у меня появилась настоящая соперница, та, с которой у него что-то серьезное, я поняла бы и испугалась… Мне так казалось, что поняла бы. А тебя вот проглядела. И на старушку бывает… как говорится.

— Да ерунда какая… о чем вы? Я ему вообще не сдалась…

— Помолчи, — отрезала она. — Он тебя не получил в свое время. И он тебя любил. Видимо, единственный раз в жизни. А теперь ты тут, у него на глазах. Это и дает ему стимул для жизни, и ужасно нервирует. Ему нужно, чтобы ты была рядом. Такая вот иллюзия, что он в любой момент, если захочет, может еще тебя добиться. Просто он, мол, пока не готов. Просто это сломает многие жизни. Так что пока — пусть будет вот так. Вот как он чувствует. Сначала, когда ты только пришла, он даже изменять мне почти перестал. Ему это было не нужно, у него появился другой смысл жизни — ты была рядом. А вот недавно начал снова, хуже, чем прежде, одна за другой. Его больше не устраивает происходящее, и он не знает, что делать.  

— Муся, дорогая, — выдохнула Таня, уверенная, что та глубоко заблуждается. — Вы такой талантливый автор, вы напридумали всякого, у вас просто воображение! Нет, ну как вы такое сочинили! Да он вообще на меня не смотрит, я для него давно пустое место. Кто я и кто вы, посмотрите со стороны. Какая вы… Вами все восхищаются. Если он кого и любит, так только вас. Ну хорошо, возможно, своеобразно любит, но так, как умеет.

— Это ты себя не видишь, — скривилась она. — В тебе столько жизни. Ты естественная. А я создала себя сама. Я машина. Машина для фиксации чужих чувств. Ладно, что теперь. Давай лучше подумаем, что можно сделать с таким сюжетом.

Таня подавленно молчала. Она пыталась посмотреть на все глазами Муси. Ну, не знаю, сказала она себе. Все эти Димкины взгляды… может в этом что-то и есть, но не нужно ей это, совсем не нужно. И так забот полон рот.

— Наверное, мне лучше уйти… — выдавила она. — Даже если это все только в вашем воображении, вы теперь не захотите со мной работать…

— До тебя тут была девчонка, — деловито сообщила Муся, — он с ней периодически спал. Мне было плевать. Но она не справлялась, а потом еще и права на него начала предъявлять. Он этого терпеть не может. А ты… ты идеальный работник. Лучше тебя у меня не было. Но дело не в этом. Если ты уйдешь, все может измениться. Он может понять, что опять упустил свой шанс. Начнет домогаться тебя, и поверь мне, он своего добьется, особенно теперь, когда ты знаешь, что он тебя любил все эти годы. Разрушит твой брак, все сломает, и моя жизнь окончится.

— Но… — Таня не знала, что на это сказать.

Да ведь бред же, полнейший бред. Она пыталась вспомнить, как Димка общался с ней эти два года. Откровенно, беззастенчиво-равнодушно. Взять хоть эту девицу утреннюю… Ну разве что чай ей по утрам приносил. Сегодня предложил с папой поехать. И все.

И все-таки что-то в этом, пожалуй, было. Она всегда подсознательно знала, что занимает в его жизни особое место.

— Второй вариант сюжета, — задумчиво продолжала Муся, словно и правда обдумывала новую книгу. — Ты остаешься. Но теперь ты знаешь, что он к тебе чувствует, будешь все время думать об этом, и тоже в конце концов не выдержишь. Концовка та же.

— Есть еще третий вариант, — раздраженно сказала Таня. – Ничего он не добьется, ни в том, ни в другом случае. И четвертый — ничего он добиваться не станет, ему и так хорошо.

— Третий… — всерьез задумалась Муся над этой сюжетной линией.  — И что тогда с ним будет? Тогда сломается он. Но ты зря так в себе уверена. Подумай, ведь ты пришла сюда на работу. Хотя в свете того, что ты мне рассказала, должна была отказаться.

— Отказаться? — недоуменно пожала плечами Таня. — От того, чтобы работать с вами? Такой шанс…

Она не хотела размышлять о своих мотивах — да, ей немного претило идти трудиться к нему, но она была уверена в собственном браке, да и сейчас уверена, и не сомневалась, что с такой необычной женой Димка выкинул все старое из головы. Таня вспоминала их с Димкой разговор на улице, ее желание срочно найти работу, его спокойное дружелюбие, ее восторг при имени Муси — как к такой ревновать? К тому же она в тот момент представляла себе некий безличный офис, а не комнату в их квартире. Если и было тут что-то за кадром, то ну его на фиг. А теперь… Если она совершила такую ошибку, если что-то в ней еще живо, а Муся так в этом уверена, и Димка, и правда… То какая ей разница, что будет дальше, отсюда надо бежать. Но как это все не вовремя…

Ладно, презентацию в любом случае провести придется: у Муси нет никаких вводных, одна она ничего не сможет.

— Муся, можно я пойду переоденусь? — взмолилась она. — Давайте сосредоточимся на сегодняшнем вечере.

— Да, да, иди, — рассеянно ответила писательница как ни в чем не бывало. — Приходи к шести, вместе поедем отсюда. Я пока подумаю…

 

***

 

Презентация прошла, как всегда, на ура. Зал ломился, куча народу пыталась проникнуть без приглашения. Дима работал — снимал, монтировал, ставил звук. Муся была загадочно-обворожительна, нежна, утончена, над ней витал ореол таинственности, ее дар и правда, был почти неземным, ох, как же она писала… а как писала она про любовь, думала Таня. Как можно такую — и не любить, как можно предпочесть кого-то еще, какой-то абсурд.

Конечно, мысль о том, что Димка испытывал в юности настоящие чувства к ней, а может, и любил до сих пор… что такой как он вообще на это способен… От этой острой, пронзительной мысли ее будто током пробивало. Но она точно знала одно: ей важны только ее родные. И она никому не позволит это разрушить, даже самой себе, своим новым мечтам и своему возрожденному женскому честолюбию, тому самому, давно не испытываемому ощущению власти, которое так заманчиво и желанно, когда речь идет о мужской страсти к тебе. Но нет. Нет, пусть это все остается в Мусиных книжках.

 У нее оставалась надежда, что Муся переключится на что-то другое — у нее столько поклонников, столько источников радости, и любимый мужчина сейчас наверняка пойдет ее ублажать.

После презентации в комнатке за сценой Таня укладывала бумаги, подсчитывала проданные экземпляры, Дима бегал собирал аппаратуру, а Муся задумчиво стояла у зеркала и смотрела в свои бездонные глаза. То и дело заходили посторонние, но в какой-то момент они оказались втроем.

— Димочка… — Муся вдруг резко повернула к нему голову. — Ты знаешь, а наша Таня от нас уходит.

 Таня замерла с пачкой книжек в руках.

— Как… как уходит? — нахмурился Димка. — Тань, в чем дело? Тебя зарплата не устраивает? Что не так-то?

— Да нет, — сокрушенно качала головой Муся. — Подходит вдруг и говорит мне сегодня: не хочу я больше с вами работать, смотреть на ваши успехи, на ваше личное счастье.

Изумленная, Таня выронила книги на стол и уставилась на Мусю. Примерно так же Димка смотрел сейчас на нее саму.

— Что… что за хрень… — выдавил он.

Таня вдруг поняла, что Муся тщательно продумала эту сцену и теперь наблюдает. Но и в Димкином взгляде внезапно открылось все то, что разжевала Тане сегодня ее гениальная начальница. Он смотрел на Таню с такой мукой, словно его подстрелили или зарезали, и он сейчас упадет. И как она раньше не замечала…

Не хотела, вот и не замечала. И сейчас не хочет.

— Н-нне… не совсем так, — начала негромко она, стараясь, чтобы голос не выдал ее смятение.

Муся с любопытством всматривалась в нее: как поступит ее героиня?

— Мусенька шутит, — продолжила Таня, и голос ее окреп. — Я действительно ухожу, но просто мне предложили работу по специальности и рядом с домом. И я готова приходить помогать просто так, когда понадобится навести порядок в делах.

Муся разочарованно нахмурилась.

— Ну вот, взяла и все испортила, — как-то грубо, по-хозяйски сказала он. — Почему ты не сказала ему, что это я полная стерва и выгоняю тебя из ревности? А я знаю, ты меня пожалела, да? Ты представила, как он меня за это возненавидит. А тебе меня жалко.

— Зачем вы это делаете? — Таню трясло. — Ну зачем, зачем? Какой-то мазохизм.

— Не знаю. Мне надо двигать сюжет. Наш сюжет замер, а его надо двигать, любой ценой, — вздохнув, заявила Муся, взяла свой палантин и отправилась к выходу. — Я в машине жду. Вам надо объясниться.

Таня сейчас была готова ее убить. Они с Димкой остались вдвоем.

— Какая умная женщина моя жена, — негромко сказал он. — И что будем делать?

— Я — ничего, — устало вздохнула Таня. — Точнее, у меня есть что делать. И это никак не связано с вами обоими.

Она подхватила сумку, протиснулась мимо Димки и ринулась через весь зал, наружу, на воздух.

 

***

 

Утром позвонил Дима, наверное, насчет помощи с отцом, но Таня решила от греха подальше трубку не брать. Они съездили на такси в клинику, а после обеда Таня, скрепя сердце, отправилась на работу — надо было передать дела, объяснить Мусе или Димке, что и к чему с документами, забрать личные вещи.

Дверь снова открыл Дима, молча посторонился.

— А где Муся? — беспокойно спросила Таня, не глядя ему в глаза.

— Сегодня салонный день.

Ах, да, Таня и забыла: после презентации Муся всегда, как она выражалась, «отмокала» — ходила с утра на массаж, на какую-то ла-ла-японскую терапию, что-то там для лица… Снимала отрицательную энергетику после встречи с толпой, хотя Тане, напротив, казалось, что обожающая толпа должна прибавлять позитива. Но куда ей до этих тонких материй…

Вот только сегодня оставаться с Димкой наедине ей совсем не хотелось. Решит еще, что она специально так подгадала.

— Я забыла, — пробормотала она.

Метнулась в кабинет, начала нервно доставать какие-то вещи из ящиков — свой рабочий блокнот, чашку, где-то еще валялся зонтик… Могла бы не приходить, все это бросить… было бы лучше. Главным ее чувством сейчас был страх. Они с Димкой впервые с того самого раза, когда он затащил ее к себе домой, оказались друг перед другом — как на ладони. Она боялась того, что он скажет или сделает. И одновременно, какой-то крохотной частицей души, желала того.

А он так и стоял у нее за спиной, наблюдая.

— Знаешь, что она сказала? — неожиданно произнес он.

— Нет, не знаю, что сказала твоя умная жена. И не уверена, что хочу это знать, — не поворачиваясь, ответила она, делая вид, что копается в ящике — ничего, кроме скрепок и огрызков ластика там не осталось. — Мне надо показать тебе файлы, где какие счета и договоры.

Он подошел и дотронулся до ее плеч, аккуратно разворачивая ее к себе лицом. Потом медленно опустил руки.

— Она сказала, что нам надо переспать, — усмехнулся он невесело.

И тут Таню буквально заколотило от гнева, руки, ноги, губы — тряслись от возмущения и какого-то чувства непоправимости. Она рухнула в пустоту, где ничего нет.

— А если она тебе скажет в пропасть прыгнуть?

Он не отвечал, только смотрел, но смотрел как-то безрадостно. Никаких страстных взглядов, поползновений, ничего.

— Она ставит тебе диагноз, — сказала Таня. — Вроде насколько все это серьезно. Может, это просто твое самолюбие, потому, мол, что у нас ничего с тобой не было. А тогда сразу станет ясно.  

— А ты хорошо ее понимаешь. Не зря ее книги любишь.

— А ты ее книг не любишь?

— Нет. Я теперь слишком хорошо знаю, откуда ноги растут.  

— А ее… ее ты любишь?

— Ты же знаешь ответ. Герой не может любить автора.

— А вот скажи… — она закрыла лицо руками, потом бессильно их уронила. — Мне, как человеку, в ее сюжете место есть? Что будет со мной, с моею семьей? С моими чувствами, наконец. Если твои желания перегорят… или если мы бы наоборот… На это ей совершенно плевать, да?

— Да ей на всех плевать, и на меня тоже. Я сначала повелся — женщина-загадка, быть рядом с такой личностью… И такая женщина меня любит — за что? Честно признаюсь, льстило ужасно. Она словно заколдовала меня.

— А теперь?

Дима нахмурился, думая о своем.

— Я с ней познакомился через два года… после того, как тебя… как с тобой… Казалось, это то, что…

Таня начала испытывать угрызения совести.

— Это я, дурочка, рассказала ей… — пробормотала она. — Как под гипнозом. Прости… Но я не столько ей рассказала, сколько она сама додумала… Ей было больно, я видела.

— Больно? Да она так развлекается, понимаешь? У нее прямо стойка на такие истории, как наша. Оргазм от чужих страданий. Да и от своих собственных тоже, она ими наслаждается и препарирует. Все остальное — просто роль. Говорит, что не может позволить себе детей — они помешают миссии, переключат на себя внимание.

—  Чепуха, тебя она любит, это же очевидно. Ты жестокий, не понимаешь ее совсем… Мучаешь… она изводится, ревнует, но терпит! И какие дети с таким, как ты? Она страшится, что ты уйдешь! Талант, гений — всегда хрупок, раним.

— Ревнует? Да она получает от этого острые ощущения! Только они ей и нужны, чтобы писать. 

— У нее фантазия богатая… Объясни ей, что у тебя ничего ко мне нет, она все придумала!

— Нет, — жестко сказал он. — Не придумала.

— Дима, я…

Таня не знала, что сказать. Ей было жалко всех — его, Мусю, себя. Ей надо было снова сбежать, пока не захотелось остаться.

— Ладно, — он безнадежно махнул рукой. — Не бойся. Я не буду тебя доставать. Пускай хотя бы ты будешь счастлива. И не говори, что я сам во всем виноват. Без тебя знаю.

— Передо мной ты ни в чем не виноват, — быстро сказала она. — Так получилось.

— И ты не жалеешь? Я вот жалею всю жизнь.

— Дима, я не могу об этом думать. Я не могу жалеть о своей жизни, о своем муже и о ребенке. Это моя жизнь. Пожалуйста, не рви мне сердце.

Он вдруг шагнул вперед и обнял ее обеими руками — как-то по-медвежьи, тепло и нежно, а не в порыве желания, — уместил ее всю, с головой, слегка прикоснулся губами к волосам. А потом быстро отпустил и ушел в дебри квартиры.

 

 

***

 

Ей хотелось бы ничего больше не знать и не слышать о любимом писателе, но разве этого избежишь, когда из каждого угла вещают о новом романе. Прошло три с половиной года с тех пор, как Таня ушла от Муси и нашла себе другую работу, примерно такую же, как до этого, но хотя бы с адекватной загрузкой.

Дочка увлеклась рисованием, у нее открылись способности, появились новые друзья, и все стало как-то спокойнее. Отец принимал препараты и в целом держался. Игорь хотел второго ребенка, тем более что возраст уже поджимал, надо было бежать и садиться в последний вагон. Таня взвешивала за и против, а по-честному, была не готова опять к пеленкам и недосыпу.

Новую книгу Муси она все же купила. Предвидела, но не удержалась. Открывать было страшно, но о худшем она и не догадывалась. Муся писала, как прежде, великолепно, даже еще лучше. Их с Димкой история, порядком преобразованная, но по сути — да, именно она, — звучала настолько пронзительно, что Таня, которая читала роман украдкой в метро, заливалась слезами.  

Она — вместе с сотнями тысяч читателей — ненавидела героиню, — то есть себя. Страницы книги просто фонтаном изливали на Таню ее вину. Виновата в том, что не смогла подождать, предала его, нашла другого. Как она быстро утешилась, уж очень хотелось замуж! И во все тяжкие-то он бросился из-за нее, потому что в его жизни не было любимой женщины. А потом, когда у него стало что-то налаживаться, она снова бесцеремонно туда заявилась, натоптала напоследок в его душе. И он не смог. Не смог… Другая — талантливая художница (прототип Муси) пыталась спасти его, но ее любви не хватало.

Все это, очевидно, было правдой. И все-таки какой-то другой, не ее, Таниной правдой. Она хотела кричать в голос: ну ведь все не так, как-то совсем по-другому, словно повесили ту же картину, но перевернули ее вверх ногами. Хотелось бежать и кому-то — кому, Мусе? читателям? — доказывать, что Димка был бабником сам по себе, что ничего бы его не исправило, даже их с Таней брак. Почему даже не рассматривалась возможность, что она по-настоящему любит Игоря, что, только встретив его, поняла, что это ее мужчина, что ей не надо ломать себя рядом с ним. И с какой стати она должна взять на себя ответственность за все Димкины грехи? За то, что он купил у Муси права на «свободные отношения»... Это был его собственный выбор!

Таня была уничтожена этой книжкой, но концовка…

Таня смотрела на спокойные ровные строчки и не могла осознать написанное. Ее колотило. Она вышла, ничего не видя, на следующей станции, прислонилась к мраморной колонне, перед глазами все поплыло. Димки больше нет на этом свете… Как это возможно... Но такое горе невозможно изобразить, если не пережить. Последние строки были сухими, одна констатация. А за ними стояли ужас и боль. Авария. Телефонный звонок. Как Муся описала этот звонок… Ничего хуже в своей жизни Таня еще не испытывала.

Зачем, для чего она узнала…

 Оставалась еще крохотная надежда, что это все-таки вымысел. Как, как ей узнать… она не может заставить себя позвонить по его телефону, боится услышать... И когда это случилось, получается, практически сразу после ее ухода, если Муся успела написать с тех пор эту книгу. Таня не могла представить себе, чтобы Муся такое придумала — Муся, та, что дрожала от любви в его присутствии, никогда, никогда бы не поступила так со своим героем. Нет, все это страшная правда. И особенно потому, что Тане было понятно: теперь, потеряв его, Муся ненавидит ее всем сердцем, сделав причиной своего горя. Этой книгой она повесила на нее его смерть… Навсегда положила эту плиту на ее, Танину жизнь.

Дома она из последних сил прятала чувства и мысли, сказалась больной. Открывала интернет, искала фотографии — может, Димка мелькнет где-нибудь рядом с Мусей. Но — нет. И правда, только старые фотки, примерно того периода, когда Таня у них работала. Правда, новости о его смерти не было, на странице в Википедии по-прежнему была указана фамилия мужа.

А потом в инстаграме попалась новость: встреча с автором в Доме книги на Новом Арбате. И Таня решилась. Да у нее и не было выбора.

 

***

 

Она была по-прежнему восхитительной небожительницей. Глаза — такие же проницательные, речь — изумительно точная, выверенные слова, глубокие мысли. Таня искала и не находила на лице Муси признаки омертвления, жестокого горя, убивающего изнутри. Про свою книгу она говорила отстраненно, ни разу не призналась, что герои — настолько близкие ей люди, и больше уходила в тему литературы вообще. Да и вопросы ей задавали умные — про вдохновение, или вот, например: «Что испытывает ваше открытое, незащищенное сердце при соприкосновении с этим ужасным миром»…

Таня сидела где-то в конце, но в какой-то момент ей показалось, что Муся ее заметила. На лице у писательницы появилось странное выражение — нет, не ненависти или боли, а странного удовлетворения: «ага, ты пришла, а я и не сомневалась». Таня вдруг поняла — Муся, и правда, знала. Муся знала все.

— Как, как вы этого добиваетесь, - заикаясь от волнения, спрашивала ее одна из читательниц. — Мы не можем оторваться от ваших страниц, мы испытываем полное погружение…

— Знаете, почему вы читаете это взахлёб? — иронично улыбнулась Муся. — Потому что в вашей жизни такого нет. Но признайтесь, вы этого и не хотите. Вы боитесь разрушать свое благополучие, вы не можете допустить в свой размеренный быт такого накала страстей и неизбежно вытекающего из них страдания. И я вас не обвиняю, напротив. Нормальный человек обязан оберегать себя от разрушения, не жить на острие чувства. Но вам этого и не хватает. Человеческий мозг, как теперь известно, работает всего лишь на два процента, настоящие возможности у него безграничны. Так же и ваши чувства. В них заложена беспредельная сила, которой мы в своей жизни едва касаемся. Только писатель, как ныряльщик на глубину, не страшится опасных погружений. Но обычный человек так поступать не может и не должен. Предоставьте это нам, и мы поможем вам испытать чувства такой силы, которая могла бы убить вас в реальности, но при этом вы останетесь в безопасности в ваших теплых спокойных домах.  Если, не дай Бог, вам не повезло, и вы действительно испытали нечто подобное, вас никогда не потянет еще об этом читать… Настоящие раны надо лечить, а не вскрывать раз за разом. А мы писатели, своего рода мазохисты. Мы проживаем и пропускаем через себя все — каждое чувство и ощущение, но такая это профессия…

Вечер завершился, и к Мусе выстроилась стометровая кружная очередь за автографом. Таня тоже достала из сумочки книгу и пристроилась в самый конец.

А когда спустя почти час подошла, просто встала молча напротив. Муся подняла на нее глаза.

— Пойдем, — деловито кивнула она.

Таня проследовала за ней в административное помещение. За ними увязалась парочка расторопных поклонниц, но Муся без экивоков закрыла дверь перед самым их носом.  

— Это правда? — без вступления, в лоб спросила Таня. — Скажите, он… как это случилось, когда?!

— Да Бог с тобой, — Муся приветливо улыбнулась ей, прямо как прежде. — Ты что. Конечно, он жив. Это же художественное произведение. Ты столько со мной работала, а так и не поняла, что не надо смешивать реальность с литературой. Мы черпаем материал из жизни, словно берем крупу для каши, но ты же не станешь жевать сырую крупу. Ты получаешь вкусное, совсем иное варево. С добавлением масла, сахара, соли…

Ноги у Тани ослабли, а из легких словно выпустили воздух. Жив. Невыразимое, сказочное облегчение сменилось недоумением. Таня смотрела на Мусю и не могла понять: что это, что это за явление? Она видела сейчас даже не писательницу, а некое инопланетное существо, которое мыслит и думает как-то иначе, невообразимо человеческому рассудку.

— Как, как вы могли? Как у вас рука поднялась? Про самого главного для вас человека… нельзя просто так дергать смерть за хвост, ни ради чего!

— Вот поэтому ты исполнитель, а не творец, — спокойно ответствовала Муся. — Другой концовки тут быть не могло, это сильная, логичная, правильная концовка. Тот самый, самый верный вариант, который мы с тобой не продумали. Помнишь, когда я тебе говорила…

— Вы и правда считаете меня во всем виноватой? — перебила ее Таня, желая выложить все, все, что накопилось в ней за это ужасное время.

— Ой, нет, не бери на свой счет. Если честно, я считаю твой образ плоским и неудачным, поэтому и не особенно люблю этот роман. Понимаешь, тут все-таки просочилось что-то личное, я ведь собиралась только использовать ваш сюжет, как основу, но во мне взыграла отвергнутая женщина. Вот чего я ненавижу в литературе, так это когда что-то оттесняет во мне художника. Это все портит. Дима не желал принимать, что сперва я — писатель, а потом уже все остальное.

— А где же он? — с недоумением спросила Таня, сообразив вдруг, что Дима, коли живой, должен был быть на вечере. Она не заметила его в зале, — обычно он никогда не пропускал мероприятий супруги.

— По сути, он и правда умер. По крайней мере, для меня.

— Что это значит? — насторожилась Таня.

— Ну, — вздохнула Муся, — твой уход и правда на него подействовал. Он лишился какого-то стержня. Стал выпивать. То месяцами не интересовался женщинами, то вдруг находил уж совсем немыслимую грязь. В конце концов и правда влетел на большой скорости кому-то в бочину. Ему сделали трепанацию, все хорошо зажило, но он стал толстеть, подурнел… Ты бы его сейчас не узнала…

— И?

— Мы расстались, — вздохнула Муся. — Официально не разводились, зачем шумиха. К нему в больницу ходила одна девчонка, он выписался сразу к ней. Не знаю, за что, но, мне кажется, он меня уже ненавидел к тому моменту. Я даже не приходила к нему, не могла видеть его отторжение. В принципе у него все хорошо.

— Как это не приходили? Ему же… Вы же…

Возможно, такая была у Муси аура, или Таня действительно научилась ее понимать, но она вдруг словно прозрела.

— Вы на самом деле никогда его не любили, — произнесла она медленно. — Он стал вам неинтересен. Перестал вызывать остроту чувств. Подкидывать вам сюжеты. Вы не захотели его вытаскивать — не не смогли, а не захотели! Вы не бедняжка. Он это знал, он говорил. Вы его выжали и выбросили… Вы…

— Ну, здесь мы с тобою похожи, — ничуть не смешавшись, ответила Муся. — Ты ведь тоже не любила его по-настоящему — тут я подметила точно. Я сначала, было, решила, что ты в отместку замуж вышла так быстро, но нет, у тебя включился инстинкт самосохранения.

— Мы просто расстались. Так получилось. Вы все время слышите только то, что хотите!

— Ты полюбила Игоря, потому что не хотела страдать, а Дима — ты это чувствовала, — принес бы тебе страдания. И все это верно, ты все сделала правильно, ты такая как есть, ты не создана для жертв. Зачем тебе было терпеть эти муки? Такие, как Дима — они не для личного счастья. Вот и я обязана думать о своем творчестве, о том, что приносит ему пользу, а что вредит. Так что не нам друг друга судить.

— Пожалуй, что так, — согласилась Таня. — А знаете, что забавно. Получается, что из нас троих любить «по-настоящему», как вы выражаетесь, умел только Дима.

— Просто мы все любим разное. Так тебе подписать? — Муся кивнула головой в сторону книги, которую Таня все еще сжимала в руках.

— Что? — растерялась Таня. — А… да… спасибо.

Зачем она так ответила… Ей надо было запульнуть этой книжкой в окно, а еще лучше — Мусе в ее изящную, мудрую голову, но она послушно протянула роман. Муся достала ручку.

 

«Моей не самой удавшейся героине, — написала она своим легким, чудесным почерком, — с сожалениями, от автора».

 

февраль 2025г.