Новые стихи для обсуждения

Храбрости в мире не поровну,
Все мы боимся дементоров.
Все-таки выберем сторону —
Встанем на сторону светлую.

Пусть для начала лишь мысленно,
щурясь на жгучее белое,
только нащупаем истину,
слепим словами несмелыми.

Нету чудеснее праздника,
Чем, все сомненья измеривши,
Выйдя ко свету опасливо,
Встретить таких же поверивших.

Лица увидеть знакомые,
Лица увидеть безвестные
Выбравших верную сторону,
Тоненький лучик над бездною.

Уже забили петуха,
Уже повесился Иуда...
А все-таки, случится чудо,
Хоть и не верится пока.

Мы спрятались в своих домах.
Нас запирает осторожность,
Затуплен меч и убран в ножны,
И сторожит, как цербер, страх.

А говорят, пришла весна,
Да это попросту издевка!
Какая подлая уловка,
Какая яркая блесна!

На самом деле, свет убит…
Наш свет в пещере замурован,
Привален камень. Промыслово
На нас взирает злобный быт.

Надежда – словно решето,
Все в пустоту из ниоткуда...
Но все равно: случится чудо
Внезапно, просто. Ни за что.

20.03.2020г.

Вот такой вот вариант жизни-рая:
еду я, смотрю в окошко трамвая.
Не болит. И ничего не тревожит
(вы со мною, разумеется, тоже).

Мы листаем потихоньку пейзажи,
небо к вечеру становится краше.
Заливает весь трамвай теплым светом.
Проезжаем мы весну, осень, лето...

Проезжаем, не спеша, клены, замки,
деревенские дома и полянки,
небоскребы и холмы, водопады, -
дальше, дальше, остановок не надо.

Проложил и над землей кто-то рельсы,
едем мимо облаков, едем вместе.
Тут и вовсе не темно - ночью звездной.
Оставляем позади все, что поздно,

не стремимся догонять то, что рано.
Залечились навсегда наши раны.
Мы не помним больше муторных будней,
и слова просты, и смыслы не мутны.

Растворяется стекло, воздух свежий,
и сбылись давно все наши надежды.
И кондуктор все билеты проверил,
здесь дается не по таксе, - по вере.

А при входе тут снимаются маски,
и не выглядит никто по-дурацки.
Мы и целое одно, и соседи.
Ну давайте же... поедем... поедем...

В камне вылитые дни
обогнать себя спешат.
От осанны до «распни»
расстояние – душа.

Раскалится пьедестал,
переменится народ.
За спиною у Христа —
Мается Искариот, —

— Он прощупал эти дни,
он учуял: дело — швах. 
От осанны до петли
расстояние — душа.

А Петра задавит страх
В этой адовой ночи…
Задушите петуха,
Как же громко он кричит!

Тьму разлили, и фонит
обезумевший злодей.
От «ламА савахфанИ»,
Не укроешься нигде…

Вместо неба — черный смог. 
Кто же правит в этот час,
раз оставил Бога — Бог,
и Господь покинул нас?

Час девятый, перестань!
Это уксус, не вино…
От осанны до креста
Человечество одно.

«Ты прах и обратишься в прах»,
и чуду не бывать, покуда 
гордыней прикрывая страх,
ты носишься в толпе за чудом.

Я выбираю новый стиль —
чтоб разум, покидая плотность,
за беззащитностью постиг
небесно-птичью беззаботность.

Меня отныне не страшат
ни увяданье, ни безличье. 
Я постигаю не спеша
полетную свободу птичью.

Не сею и не жну. Восторг
от совершенства птичьих легких.
И тот, кто мне взлететь помог, 
удержит и дыханьем легким,

чтоб, сделав ставку на зеро,
и проиграв свою погоню,
волшебное взяла зерно
с его невидимой ладони.

(картина -Елена Проценко)

Все рифмуется, только не сразу.
Я не верю в отсутствие смысла
и закончу когда-нибудь фразу,
что беспомощно нынче повисла.

Может, дело в запутанных вводных — 
иероглифах племени майя, 
но на чистую выведу воду
и с поличным те смыслы поймаю.

Отправляя послание в небо,
Как бутылку в волну штормовую, 
Я на ощупь, прищурившись, слепо
Все рифмую, рифмую, рифмую…

Открываю за шторою штору,
А за ними — лишь хитрость картона…
Но однажды, в осеннюю пору, 
Я прорвусь сквозь чужие кордоны,

И с расчищенной старой картины
За последним записанным слоем
Хлынут смыслы, сливаясь в едином,
Поглотившем их правильном Слове.

Старинные часы всегда стоят...
И пляшет свет, и сонно липнут тени.
А люди, опускаясь на колени,
Из года в год наверх бросают взгляд —
Такой обряд, хотя часы стоят.

Они вне расписания и дат.
А время, их покинув, мимо-ходит
И тянет за незримые поводья,
И манит... но, как преданный солдат,
Не покидая пост, часы стоят.

Мерцает свечек призрачный отряд.
Людей сменяют люди, а хоралы —
Ночные скрипы. Исправляют нравы
И портят нравы сотни лет подряд.
Но на своем по-прежнему стоят

Часы. Когда мы явимся на суд
И все пройдем под ними вереницей, 
То время предпочтет остановиться,
Чтоб не считать столетьями минут,
И всё застынет. 
А часы пойдут.

Снег сыплет и тает, ты прячешь озябшие руки 
и думаешь — вечность застыла под этим окном, 
сейчас все решится — иначе ты сгинешь в разлуке, 
и этой расплаты ждут небо, деревья и дом.

Ах, эти влюбленные — просто наивные дети. 
Она не придет, и что толку упрямо стоять 
и слать смс... Но, хоть я за нее не в ответе, 
я буду с тобою, я рядом — опять и опять.

Я в каждой развилке и в каждом твоем повороте, 
в молитвах и снах, и под дверью сижу у врача, 
и прячусь в словах, и звучу в самой трепетной ноте, 
и в точке, и в строчке, что надо с абзаца начать.

Чем дольше с тобой, тем я буду сильней и заметней. 
Я в тяжести лет и в концовках прочитанных глав, 
и в длинных гудках, и в коротких... И самой последней 
покину тебя, лишь на крохотный миг обогнав.

Я пишу тебе письма — на каждом листке,
отправляю их в каждую новую осень.
Почтальон прилетает ко мне налегке
и всю стаю к тебе на крыльцо переносит.

И шуршат они там, и читаются вслух,
и трепещут, уснув на шершавом пороге,
но ты к шепоту этому, видимо, глух,
и спускаясь, не смотришь, наверно, под ноги.

Как выходишь из дома, является он
— твой усталый двойник, — подметает ступени
и ругает меня, и чихвостит сезон,
и стоит на подсвеченной золотом сцене,

подопрется метлой и глядит далеко.
Там блуждает по городу странный прохожий
и послания ищет —  с моею строкой,
и найти их которую осень не может.

А в общем, наши шансы неплохи!
Поэт - как птица Феникс. Можем, братцы,
расплачиваясь болью за стихи,
стихами же потом и исцеляться.