Новые стихи для обсуждения

Вот такой вот вариант жизни-рая:
еду я, смотрю в окошко трамвая.
Не болит. И ничего не тревожит
(вы со мною, разумеется, тоже).

Мы листаем потихоньку пейзажи,
небо к вечеру становится краше.
Заливает весь трамвай теплым светом.
Проезжаем мы весну, осень, лето...

Проезжаем, не спеша, клены, замки,
деревенские дома и полянки,
небоскребы и холмы, водопады, -
дальше, дальше, остановок не надо.

Проложил и над землей кто-то рельсы,
едем мимо облаков, едем вместе.
Тут и вовсе не темно - ночью звездной.
Оставляем позади все, что поздно,

не стремимся догонять то, что рано.
Залечились навсегда наши раны.
Мы не помним больше муторных будней,
и слова просты, и смыслы не мутны.

Растворяется стекло, воздух свежий,
и сбылись давно все наши надежды.
И кондуктор все билеты проверил,
здесь дается не по таксе, - по вере.

А при входе тут снимаются маски,
и не выглядит никто по-дурацки.
Мы и целое одно, и соседи.
Ну давайте же... поедем... поедем...

В камне вылитые дни
обогнать себя спешат.
От осанны до «распни»
расстояние – душа.

Раскалится пьедестал,
переменится народ.
За спиною у Христа —
Мается Искариот, —

— Он прощупал эти дни,
он учуял: дело — швах. 
От осанны до петли
расстояние — душа.

А Петра задавит страх
В этой адовой ночи…
Задушите петуха,
Как же громко он кричит!

Тьму разлили, и фонит
обезумевший злодей.
От «ламА савахфанИ»,
Не укроешься нигде…

Вместо неба — черный смог. 
Кто же правит в этот час,
раз оставил Бога — Бог,
и Господь покинул нас?

Час девятый, перестань!
Это уксус, не вино…
От осанны до креста
Человечество одно.

«Ты прах и обратишься в прах»,
и чуду не бывать, покуда 
гордыней прикрывая страх,
ты носишься в толпе за чудом.

Я выбираю новый стиль —
чтоб разум, покидая плотность,
за беззащитностью постиг
небесно-птичью беззаботность.

Меня отныне не страшат
ни увяданье, ни безличье. 
Я постигаю не спеша
полетную свободу птичью.

Не сею и не жну. Восторг
от совершенства птичьих легких.
И тот, кто мне взлететь помог, 
удержит и дыханьем легким,

чтоб, сделав ставку на зеро,
и проиграв свою погоню,
волшебное взяла зерно
с его невидимой ладони.

(картина -Елена Проценко)

Все рифмуется, только не сразу.
Я не верю в отсутствие смысла
и закончу когда-нибудь фразу,
что беспомощно нынче повисла.

Может, дело в запутанных вводных — 
иероглифах племени майя, 
но на чистую выведу воду
и с поличным те смыслы поймаю.

Отправляя послание в небо,
Как бутылку в волну штормовую, 
Я на ощупь, прищурившись, слепо
Все рифмую, рифмую, рифмую…

Открываю за шторою штору,
А за ними — лишь хитрость картона…
Но однажды, в осеннюю пору, 
Я прорвусь сквозь чужие кордоны,

И с расчищенной старой картины
За последним записанным слоем
Хлынут смыслы, сливаясь в едином,
Поглотившем их правильном Слове.

Старинные часы всегда стоят...
И пляшет свет, и сонно липнут тени.
А люди, опускаясь на колени,
Из года в год наверх бросают взгляд —
Такой обряд, хотя часы стоят.

Они вне расписания и дат.
А время, их покинув, мимо-ходит
И тянет за незримые поводья,
И манит... но, как преданный солдат,
Не покидая пост, часы стоят.

Мерцает свечек призрачный отряд.
Людей сменяют люди, а хоралы —
Ночные скрипы. Исправляют нравы
И портят нравы сотни лет подряд.
Но на своем по-прежнему стоят

Часы. Когда мы явимся на суд
И все пройдем под ними вереницей, 
То время предпочтет остановиться,
Чтоб не считать столетьями минут,
И всё застынет. 
А часы пойдут.

Снег сыплет и тает, ты прячешь озябшие руки 
и думаешь — вечность застыла под этим окном, 
сейчас все решится — иначе ты сгинешь в разлуке, 
и этой расплаты ждут небо, деревья и дом.

Ах, эти влюбленные — просто наивные дети. 
Она не придет, и что толку упрямо стоять 
и слать смс... Но, хоть я за нее не в ответе, 
я буду с тобою, я рядом — опять и опять.

Я в каждой развилке и в каждом твоем повороте, 
в молитвах и снах, и под дверью сижу у врача, 
и прячусь в словах, и звучу в самой трепетной ноте, 
и в точке, и в строчке, что надо с абзаца начать.

Чем дольше с тобой, тем я буду сильней и заметней. 
Я в тяжести лет и в концовках прочитанных глав, 
и в длинных гудках, и в коротких... И самой последней 
покину тебя, лишь на крохотный миг обогнав.

Я пишу тебе письма — на каждом листке,
отправляю их в каждую новую осень.
Почтальон прилетает ко мне налегке
и всю стаю к тебе на крыльцо переносит.

И шуршат они там, и читаются вслух,
и трепещут, уснув на шершавом пороге,
но ты к шепоту этому, видимо, глух,
и спускаясь, не смотришь, наверно, под ноги.

Как выходишь из дома, является он
— твой усталый двойник, — подметает ступени
и ругает меня, и чихвостит сезон,
и стоит на подсвеченной золотом сцене,

подопрется метлой и глядит далеко.
Там блуждает по городу странный прохожий
и послания ищет —  с моею строкой,
и найти их которую осень не может.

А в общем, наши шансы неплохи!
Поэт - как птица Феникс. Можем, братцы,
расплачиваясь болью за стихи,
стихами же потом и исцеляться.

Я напоить не в силах вас -
иссяк родник, пропали соки,
и только яда мой запас
на каждый день и каждый час
неисчерпаемо глубокий.

Вот, испарилась доброта.
Скребу по дну десертной ложкой,
Но и десертная - пуста.
А там, на стенках, - маета, 
да сострадания немножко.

Я отменяю ваш приход,
Скорее приглашенья рвите - 
Вам не войти - 
не та, не тот...
Лишь ей, стоящей у ворот,
я открываю по наитью.

Пустой сосуд ей протяну,
она нальет туда с избытком
Победу, проигрыш, вину,
И молодость - еще одну...
И чуть помедлит у калитки.

16.08.16

Границу нормы пододвину

на полшага, совсем чуть-чуть,
потом еще наполовину

и окажусь в стране причуд.
 
Здесь фонари горят под солнцем
и перекрикивают день.
Рисуйте, значит, как придется,
всю эту нано-светотень.
 
Болеет тротуар. Прямая
теперь немножечко крива,
На небе облака ломает,
Под ними морщится трава.
 
Зато со мною всё в порядке - 
Тут вам меня не изменить.
Я тихо двигаюсь с оглядкой,

Из вида не теряя нить. 

 

Но правда в зеркалах провисла.

Вот не пойму, кто виноват,

Что вам я улыбаюсь кисло

И странно скашиваю взгляд.